— Рассказывал мне про свою машину председатель, — подтвердил Ковшов. — Поделись, майор, есть какие соображения по поводу нашего Охотника?
— Я не уверен, что он один, Данила Павлович.
— Согласен. Одному столько бед не натворить, будь ты о семи рук. Дробь Квашнин собрал всю, мне принёс — из трупов обоих и в шлюпке отыскал ту, которой палил в него неизвестный. Похоже, дробь из одного ружья, одного хозяина. Вся картечь — сечка.
— Мы с участковым Сувориным большую часть жителей деревни проверили. Наиболее приметных навестили, в дома заглянули, в амбары, лодки просмотрели. Народ смышлёный, понимает, не возмущается. Некоторые подсказывают, помощь предлагают.
— Это хорошо. Значит, зашевелился народ, проснулся.
— Ничего ещё интересного, Данила Павлович, капитан не выловил? Остатки сгоревшей бударки?.. Зацепиться бы за что живое?
— Сейчас вместе выясним. Но что даст кусок деревяшки? Мотор-то подвесной от взрыва разлетелся на мелкие кусочки. Я его нацелил ружье искать. Это важная улика.
— Ружьё найдём, полдела, считай, в кармане. Но мы и бударку распознаем, мужиков соберём, если доски от неё найдутся.
— Упырёв советовал особое внимание уделить приезжим, появившимся в деревне за год-два.
— Я участковому подсказал, чтобы их прежде сторожилов проверили. Мы со Степанычем условились, он должен сейчас тоже подойти к правлению, там подведём, так сказать, итоги. А вот и наш участковый, — Камиев махнул рукой в сторону старшего лейтенанта, вынырнувшего из переулка. — Степаныч! Давай к нам! Мы Квашнина проведать собираемся. Опередил он нас с новостями.
Участковый Степаныч, совсем молодой паренёк, вытер мокрый от пота лоб рукавом, сняв форменную фуражку, спадающую ему на глаза, приостановил Камиева за рукав:
— Товарищ майор, мне тоже кое-какие интересные сведения удалось добыть.
— Интересные, говоришь? — сверкнул глазами Камиев. — Везёт догоняющей смене, Данила Павлович, а? Ну поделись.
— Вы бабку Маланью Филипповну с улицы Рабочей, крайний двор почти на околице, знаете?
— Не припомню.
— Старичка она своего похоронила, участника обеих войн, деда Григория?
— Деда Григория? Фронтовика? Как же! Жаль. Крепкий был дедок. Всё про артиллерию пацанам рассказывал в школе. Артиллеристом в войну был.
— Вот Маланья Филипповна меня и озадачила. Не досчиталась она утром гуся.
— Что это она их считать собралась? Кто их в деревне считает?
— Да, поминки деду готовить задумала, пошла их загонять, чтобы отловить одного к столу. А их у неё всего-ничего. Сразу приметила недостачу. Послала соседских ребятишек в поиски.
Ковшов, особенно не обращавший внимания на разговор Камиева с участковым, прислушался, заинтересовавшись.
— Пацаны поискали, поискали, никакого гуся не нашли. У неё приметный был. С тряпочкой на лапке. Сама вязала. Побежали пацаны купаться, жарко стало.
Участковый рассказывал дотошно, уделяя внимание каждому обстоятельству, не пропуская ни одной мелкой детали. «Как учили в средней школе милиции», — подумал Ковшов, уставая от излишней мелочности.
— А купаются они на острове, внизу за деревней, там в старые времена жиротопка была.
— Ну, знаю этот остров, — Камиев тоже начинал терять терпение. — Веселей, Степаныч, заснёшь от твоих рапортов.
— Вот там они этого гуся и нашли.
— Ну и что? — открыл рот Камиев.
— Извиняюсь. Не гуся, а то, что от него осталось. Лапки с приметной тряпочкой.
— Прямо как в песне детской. Как это: «Жили у бабуси два весёлых гуся», — не удержался Ковшов.
— Ещё перья, да кости.
— Собаки или хорьки, а то и лисица могли задрать, — зло рассудил Камиев, раздосадованный занудством старшего лейтенанта, и надвинул ему на самый нос фуражку, из-под которой и так торчали одни уши участкового.
— Костёр рядом был. Жарили, похоже, птицу, — занялся высвобождением головы обиженный Степаныч.
— Ну это ерунда. Мальцы повзрослей балуют, — отрубил решительно Камиев. — Впервые, что ли? Каникулы у них, вот и походы устраивают. Вспомни свои годы.
— Я на острове побывал, товарищ майор…
— Искупаться вздумал. Поплавать захотелось?
— Костёр кто-то ногами тушил. Мальчишки все босиком бегают. А там обувь взрослого человека. Наши в галошах, да в сапогах, если рыбак. А на пепле подошва полуботинка.
Участковый оглядел посерьёзневших враз Камиева и Ковшова и подлил масла в огонь:
— В деревне в такой обуви никто не ходит.
— Кроме милиции, — уставившись на ноги милиционеров и собственные полуботинки, поддержал без улыбки участкового Ковшов.
— Заинтересовал ты меня, Степаныч. Как есть, ёкнуло что-то внутри. — Камиев остановился. — Что вы думаете, Данила Павлович?
— То же, что и вы, товарищ майор. Надо проверить.
— Ты по острову прошёлся? — затормошил участкового Камиев. — Осмотрел место вокруг костра?
— Так когда же, товарищ майор? Здесь условились встретиться с вами. К тому же я скумекал: один только спугну, если кто-то там скрывается. Остров немаленький, знаете. Укрыться есть где. Кустарник, деревья даже имеются. Жиротопка там раньше размещалась, строения кое-какие сохранились, землянки даже были. Мне как-то приходилось там бывать весной, как вода большая пошла. Уже не помню, по какой надобности.
— Степаныч, увлёкся опять? — прервал многоречивого участкового Камиев.
— Короче, если там кто-то есть, его надо обкладывать, а для этого народ понадобится, товарищ майор.
— Ты наговоришь… Откуда мне людей взять?
— Человек пять-шесть, не менее, чтобы весь остров осмотреть.
— Ну вот что, Степаныч, ты оставайся, с острова глаз не спускать. Организуй надёжных.
— На работе все, товарищ майор.
— Ладно. Пока светло, мальцов смышлёных покрепче организуй. Пусть для вида купаются на берегу, покрутятся там, одним словом. Сам не лезь. Не спугни. А к вечеру или раньше я поспею. Вернусь с людьми — осмотрим твой остров.
Суворин заторопился назад, Ковшов с Камиевым тоже изменили свой маршрут. Ковшов вспомнил, что Илья собирался исследование трупа после первичного осмотра продолжить в фельдшерском пункте, по времени он должен был уже находиться там.
— Квашнин, конечно, с экспертом, — согласился майор, — до берега пойдём — зря ноги бить будем.
Как они и предполагали, Квашнин встретил их на ступеньках приметной избушки с яркой, издали видной табличкой, на которой почему-то было написано: «Медпункт» и краснел крест. Вокруг него сидела хмурая усталая команда курильщиков. Тут же, перед крыльцом, скособочилась вековая деревянная тележка, два её деревянных растрескивавшихся колеса были оббиты железными ободами. Один Бог ведал, как это сооружение сохранилось, передвигалось и ещё могло служить людям. На ней, очевидно, и совершал свой последний путь по земле тот, над телом которого сейчас колдовал судебно-медицинский эксперт Дынин.
