— А почему обязательно осиновый? — спросил Ковшов.
— Осина каким-то образом привязана к этому делу, — замялся Илья, — везде в литературе обязательно соседствуют такие словосочетания: «осиновый кол», «покойник качается на осине». Смею тебя заверить, самоубийца если накладывал на себя руки и вешался, то обязательно положено ему было выбрать осину. И среди деревьев на кладбищах предпочитают расти именно осины. Что поделаешь? Мне представляется, всё идёт от особенности фольклора… Но что тебе далась эта осина? Мне кажется, Лейлах — ночь шабашей, тема более интересна! Дочери этого чудовища становились любовницами призраков. Но нечисть размножалась не только в собственных любовных общениях и оргиях. Превращения в вампира случалось и из умерших человеческих созданий. У всех народов это считалось проклятием. Проклятыми признавались все осуждённые на казнь за тяжкие преступления и грехи, к ним причисляли и всех тех, кто наложил на себя руки и совершал самоубийства. Этот грех церковью не отпускался, их не отпевали, не хоронили на кладбищах. Потом шли все некрещёные, дети, родившиеся на Рождество, все умершие без отпущения грехов, ну и эти… опять же рыжие… Впрочем, церковь по своему усмотрению могла проклясть и отлучить от церкви непонравившихся. Кончалось это, как правило, костром, публичной казнью. Но этим увлекалась инквизиция в Средневековье. Льва Толстого, ты знаешь, просто отлучили от церкви.
— Просветил, уважил, открыл глаза, — улыбнулся Ковшов.
— Ты знаешь, Данила, вроде всё это, конечно, как нас учили, народные сказки или европейским языком выражаясь, мифология и сплошь язычество, но…
— Так-так, давай, — раззадоривал приятеля Ковшов, — главное в любом рассказе, — правильно поставить точку. Жду. Гони финал!
— Финала, мой друг, не будет. Я предпочитаю в этой теме многоточие.
— Хорошо. Но не томи. Согласен и на многоточие. Это ведь те же точки, только во множественном числе.
— А ты не задумывался, почему в многоточии их всего три?
— Так… Сейчас, мне верится, ты затеешь повествование о сверхъестественных свойствах чисел, их влиянии на жизнь общества, человека и его судьбу? Не так ли? Вспомнишь родоначальника всей этой числовой мистики авторитетного Пифагора?
— Нет. Раз тебе это известно, нет нужды тратить время. Тем более, уже поздний час.
— Да уж… Как-нибудь в следующий раз. Ты давай ближе к обещанному. К финалу.
— Всё бы в этих сказках ничего. Вроде бы приходят они в сознание человека с детства, в ранние неразумные годы. В зрелом возрасте мы о них забываем. Воспитаны победившим атеизмом. Не до них. А в тяжёлые минуты жизни, в тяжкие времена, в несчастье, в трагедии, когда смерть прикасается, болезни душат, близкий друг, жена изменили, надежды обрушились… Когда приходит чёрная непреодолимая сила и душу посещает страх, ужас неизбежного, тогда другим становится беззаботный минуту назад герой. И вот тогда-то он начинает спать головой на юг, а не на север, где по преданию находится царство смерти, тогда смельчак наш будет разворачиваться, когда дорогу ему перебежит чёрная кошка, будет ставить башмаки у кровати так, чтобы носки указывали на улицу, будто хозяина нет дома, и он обманет нечистую силу. И прочее, прочее, прочее…
— Ладно, Илья, кончай весь этот бред, — перебил его Ковшов, — заканчивай свои фантастические инсинуации. Насобирал ужастики для детей.
— А что я сказал тебе особенного, мой друг? — вяло парировал Дынин.
Он уже лежал на кровати и дремал, закинув руки за голову.
— Конечно, всё это я вспомнил из литературы художественного толка, которую читывал в пору любознательного детства и романтической юности. Ты желал услышать — я поделился. Ты спросил — я ответил…
— Хорошо, почудили и достаточно, — быстро разделся и улёгся на кровать Ковшов, — я смотрю, ты уже храпеть собрался, а меня что-то сон покинул. Ни в одном глазу. Кошмары понарассказывал!..
— Кстати, — едва слышно, больше себе под нос, забубнил засыпая Дынин, — кстати, о кошмарах. Это тоже зловредные представители нечистой силы. В Англии, Германии, Франции их называли по-разному, но во всех их названиях присутствует один корень «мары». Это совпадает с англосаксонским словом «мар», что означает «душитель». По ночам полчища этих бесчинствующих маров — кошмаров забирались в дома, запрыгивали на спящих, лишали их сна или, наоборот, навевали им страшные сновидения. Греки эту тварь именовали «прыгунками». Так что смотри, Данила, опасайся, как бы к тебе такой прыгунок не забрался. Ты головой-то на юг лёг или на север?
— На юг, на юг, — ткнул слегка приятеля кулаком в бок Ковшов и заворочался на кровати, устраиваясь поудобнее. — Свечи тушить кто будет?
Илья не отвечал, чуть слышно посапывая.
«А шут с ним, вставать не хочется», — решил для себя Ковшов и, закрыв глаза, попытался заснуть. Но сон не шёл.
Ковшова между тем начали одолевать навязчивые мысли: правильно ли он поступил, что не рассказал Илье о видениях деда Ефима? Скорее всего, правильно. Тот бы до утра обосновывал или, наоборот, отвергал их природу и корни пережитками прошлого, предрассудками, психологическими стрессами или психическими отклонениями. А то ещё чего понаплёл бы. Камиев и Квашнин, те быстро, сразу, по-милицейски разрешили ситуацию, — приснился деду сон, вот он и поднял крик с перепугу. А испугаться было с чего — впервые в деревне людей убивают, да ещё в нос ему, пожилому человеку, страшные фотографии утопленников подсовывают. Тут у молодого ум за разум зайдёт, а что спросишь у древнего, выжившего из ума старика? Откуда появиться вдруг покойнику в окне, когда эксперт Дынин его вдоль и поперёк на столе ножом разделал, располосовал и в морг упрятал.
«Кстати, — вспомнил Ковшов, — я забыл спросить Илью, нашлись ли родственники Фирюлина? Не приезжал ли кто труп забрать для захоронения? Как же это я забыл? Ну, ладно, беда небольшая. Завтра успеется. Если Илья вчера только вскрытие закончил, то хоронить всё равно на третий день должны. Но эти три дня уже проходят или прошли?.. Если убили в ночь на понедельник, как и предполагается, то сегодня как раз…»
«Тьфу ты чёрт! — выругался Данила про себя. — Нашёл о чём думать! Голову ломать. Правильно говорил Илья, кошмары какие-то одолевают, мысли лезут нелепые».
Он повернулся на бок. Илья лежал к нему спиной, безмятежно спал, свернувшись, словно ребёнок в комок, подтянув длинные худые ноги к животу и подложив руку под щёку.
«Заморочил мне голову разными страшилками, а сам спит, как ни в чём не бывало, пушкой не разбудить», — позавидовал Данила и опять задумался, вернувшись к видениям деда Ефима.
Как ко всему этому относиться? Слушая старца, он сам, словно воочию, видел этого призрака, так живо и красочно описывал его дед. А отчего деду Ефиму кричать по ночам, призывать Бога, тыча руками в окно, молиться?
Он, Данила, тогда сидел за столом, не спал, только задремал слегка. И сам хорошо видел, как дед упал на пороге. А старик крепкий. Не полоумный, сумасшедший какой-нибудь. Не мог за минуты с ума сойти от приснившегося кошмара. Он и описывает тот призрак в деталях. Не просто страшилище какое-то. Внятно рассказывал, что видел глаза, нос противный и бородавки те безобразные. Не сколько-нибудь, а три штуки! Ну, допустим, видел он их на фотографии. Но не могла же враз его буйная сонная фантазия перенести их в явь. Без очков дед ходит до сих пор. И вдруг разглядел их ночью! Такого не придумать… Но за окном, когда Данила выскочил на улицу, никого не оказалось. И утром, как ни ползал под окнами у дома, он ничего не нашёл: ни царапин на стекле, ни следов обуви, ни подошв на траве. Правда, ночью дождь небольшой прошёл, но что-то всё равно должно было остаться, если был живой человек…
