— Да, ты просто чудо, Илья Артурович! — похвалил Квашнин, разглядывая вместе с Ковшовым чёрно-белые фотоснимки утопленника.
Фотографии были великолепными по качеству, не для слабонервных — по содержанию, ибо, что может быть безобразнее гримас смерти? Как ни старался, видно, фотограф при запечатлении физиономии покойника по возможности привести черты лица в соответствии с первоисточником — у судебно-медицинских экспертов это называется «реставрировать внешность», — результаты были плачевны. На Ковшова со сверкающего глянца листа смотрела ужасная маска смерти.
— Я, пожалуй, от ухи сегодня воздержусь, — только и мог прокомментировать разочарованный Квашнин и сплюнул.
Но несколько штук «портретов» забрал у Ковшова, оставил себе, сунув в планшет, остальные бережно раздал другим оперативникам. Понадобятся при опросе рыбаков и деревенских.
Ковшов продолжал изучать «портрет», что-то в лице убитого его заинтересовало. Нет, несомненно, оно было незнакомо. Что-то другое… Лицо было необычное. Не серое. Западало в память. Да, именно. Своими характерными особенностями лица покойник сразу бросался в глаза и повисал в памяти. Покойный был сух, как палка, и это отразилось на измождённом, повидавшем многое лице. Отвислый большой нос, наверное, малиновый при жизни и чёрный сейчас, дополнял впечатление. И три безобразные бородавки под левым глазом.
«Ну что же, — подумал Ковшов, — легче будет предъявлять для опознания. Вряд ли найти похожую неотразимость».
— Ранение почти сквозное. Наверное, заряд из самодельной картечи сечка. Мужики, если настоящие охотники, только на кабана с такой ходят, — стал перечислять Дынин. — Скорее всего, задето сердце, мужчина скончался сразу, не мучился. До того, как в воду попал. Он и понять ничего не успел. А картечь могла остаться в лодке. Так что, первое, Данила Павлович, ищите лодку, может, повезёт, и дробь найдёте. А пока вот чем могу порадовать.
И Илья протянул две крупные дробинки из свинцовой проволоки.
— На спине убитого в брезентовой куртке чудом зацепились.
— Так, Пётр Иванович, помечай, — приостановив Дынина, Ковшов развернулся к Квашнину. — Понял задачу?
Квашнин быстро, как невиданную драгоценность, принял от эксперта дробь.
— Второе, — продолжал Дынин, — выстрел произведён с близкого расстояния. Такая картечь до семидесяти метров наповал валит, а в данном случае стреляли метров с десяти — пятнадцати, не дальше. Вероятнее всего, стрелявший находился перед убитым лицом к лицу… Пока всё.
— И за это спасибо, друг, — хлопнул Дынина по плечу Квашнин, спрятал дробинки в синий коробок и, обмотав платком, положил в нагрудный карман.
— Ну, орлы, усекли? — обратился он к оперативникам. — Искать пропавшую лодку и любителей кабанов.
— У Гнилого лодки не было… — начал один.
— У Дятла бударка имелась. Гнилого последнее время с Дятлом видели. В этой дыре без лодки не обойтись.
— Кончай с аббревиатурой, — пресёк начавшуюся полемику Квашнин, — называйте фамилии, имена. Клички не всем известны, запутаемся!
— А у этой братвы только клички и известны, имена и фамилии их все давно забыли, — развел руками крепыш из гражданских.
— Матков, народ может забыть, а ты такого права не имеешь, — по-отцовски наставительно поправил крепыша Квашнин, — продолжай, Саша.
— Утопленник, при жизни носивший кличку Гнилой, отчаянный был браконьер, — помолчав, собрался с мыслями Матков, — только этим и жил. Был судим городским судом. Там попался, взяли с икрой. Нам приходил запрос, когда шло следствие, но связей он не раскрыл, так всё и затихло. Сел один, надолго. Кто-то из этих мест явно подельником у него был. Но не Дятел. Этот только-только браконьерничать начинал.
— А где наш гвардеец Игралиев? — вдруг спохватился Квашнин. — Большой спец по охране рыбных запасов. Или он только рапортовать о рекордах горазд, а как эту шпану ловить, так его след пропал.
— Его Каримов с собой на катере увёз, — протянул кто-то из гражданских.
— Даленко сейчас обслуживает, — съехидничал другой.
— Так. Ясно, — оборвал Квашнин. — Все вопросы в письменном виде.
Любимая поговорка капитана была известна оперативникам и всем работникам райотдела, вспоминал неунывающий замнач о ней, когда ему было невтерпёж или наступали на мозоли.
— Давай, Саша, развивай свою мысль о Дятле.
— Вот у того фамилия точно Дятлов. Но он больше на медведя похож. Здоровенный бугай. Как его Гнилой обработал, диву даюсь. Но с тех пор, как Гнилой из колонии возвратился, прибрал он Дятла к рукам. Неразлучны они стали. Этот щуплый, но, как гнида, проворный, а тот косолапит за ним с вёслами по селу. Браконьерством промышляли, но не попадались ни разу. Не знаю, может, Игралиев ловил их по мелким делишкам.
— С Дятловым успели поработать?
— Не найду пока. Последний раз его в селе видели в конце прошлой недели. Вместе с Гнилым. С вечера на воду собирались. После этого Дятлов пропал, а Гнилого в неводе колхозники выловили.
Квашнин удовлетворенно щёлкнул пальцами:
— Вот вам верная наколка! Вместе они были. Если Дятлова не найдём, жди, когда всплывёт.
— Сейчас вода тёплая, пора уже всплыть, — подал голос Дынин, внимательно слушавший разговор оперативников, — тем более, если человек грузного телосложения.
— Течением пронесло, — констатировал Квашнин, — готовь, Данила Павлович, ориентировку в районы. Вдруг там поймают или где сам выплывет.
— Это за мной, — пометил себе Ковшов в блокноте, — а вы, Пётр Иванович, всё же поищите среди живых. Может, в городе объявится. Всё бывает. Это верная ниточка.
— Всё бывает, и на стене один раз ружьё стреляет, — раздался знакомый голос, из-за спин появился Камиев.
— А вы где пропадайте, майор? — без злобы, но суховато встретил его Квашнин. — На вашем участке мы топчемся битые полчаса, а вы разгуливаете.
— Виноват, товарищ замначальника райотдела милиции, — (не думал дурачиться, но получилось именно так) вытянулся опоздавший. — Отсутствовал по той же причине. Убийство раскрывал. Я тут делился с Данилой Павловичем одним соображением насчёт этого. Так что версию, можно сказать, проверял.
— Проверил?
— Проверил, товарищ капитан.
— Докладывай прокурору отдела.
— Версия, кажется, подтверждается, Данила Павлович.
— Вот как! — не удержался от восторга Ковшов.
— Да, дурили Игралиева рыбачки. Объяснения, что тот с них собрал и доложил начальнику, враньё чистой воды. Мне тогда ещё они подозрительными показались, когда на совещании их огласили…
— Склонен ты, майор, к аналитическому мышлению, — вставил Квашнин, — особливо, когда спишь на совещаниях. Надо сообщить об этом Каримову, чтобы распространил твой положительный опыт.
