Утро выходного дня первый секретарь обкома партии Леонид Боронин в кои веки наконец встречал дома, только что отзавтракав в одиночестве и перейдя к себе в комнату-кабинет. В командировках, в бесконечных поездках по области он часто вспоминал родные пенаты, домашний уют, покой, а вот очутился у себя, проснулся — и на тебе, те же мысли в голове, одни и те же тревоги и заботы! И никуда от них не деться…
Последнее время достал телефонными звонками неугомонный Алексей Бойцов, директор окрепшего на глазах каракулеводческого степного совхоза. Далеко совхоз, на самой границе с Калмыкией, но дотошный Бойцов несколько раз приезжал, пытался пробиться лично к нему на приём, но не удавалось — напряжёнными были последние несколько недель. Видеться — виделись, а посидеть, поговорить, пообщаться по-человечески не получалось. А причина есть. Привёз наконец директор в хозяйство особую породу племенных овец, английских не английских, те в песках-то полупустыни и месяца не выдержат, а эти мало в чём уступали заграничным, но в жару — стойкие, в бескормицу — терпеливые. А главное, шерсть великолепная, соответствует мировым стандартам. Вот Бойцов и зовёт его погостить, похвалиться хочет. Поехать посмотреть, конечно, можно, но во что это обернётся, он знал. Знал и поэтому не торопился. Бойцов мужик волевой, крепкий. Первого секретаря райкома и председателя райисполкома авторитетом уже придавил. Те вида не подают, хорохорятся, но он-то приметил, да и заведующий отделом обкома по сельскому хозяйству Рефедин все уши прожужжал — оба они в кулаке директора.
Теперь Бойцов к нему ключики подбирает, орден хочет выклянчить. Рефедин поддерживает — заслужил мужик. Работает — себя не щадит, ну а других и подавно. Орден тот, конечно, получит. Но не более того. Уважал Боронин волевых руководителей. Ценил, но близко до души не подпускал никого. Он — тёртый калач. Как-то зарвался Бойцов, запанибратски при своих аксакалах на местном торжестве хлопнул по плечу первого секретаря обкома партии. Он, конечно, виду не подал, не дёрнулся, стерпел, но так глянул в глаза зарвавшемуся директору, что смельчак враз руку отдёрнул. Очухался. А то осмелел, вроде по-свойски, по-простецки…
Знакомы эти замашки. Все они, крепкие и нахальные, прут к одному. Во власть!
Власть любит крепких. Она, как баба красивая, выбирает не любого, но если положит на тебя глаз, держись мужик сам и её держи цепко, зевнёшь — улетит к другому.
Будет у Алексея Бойцова власть. Своего добьётся. Но укроти наглость! Знай меру и место…
Боронин поворошил ворох газет, накопившихся на столике за время его отсутствия, перевёл глаза на телефонный аппарат.
Ну что, к Бойцову махнуть? Нанести внеплановый визит? Одному. Не брать начинающего надоедать весельчака — балагура Ивана.
Думенкова он с некоторых пор невзлюбил, хотя везде они представлялись неразлучной парочкой, посмотреть со стороны — друзья не разлей вода. Больно уж баловала Ивана судьба, прямо на руках носила. Везунчик, одним словом. Толстел на глазах, колобком уже катался. Дорогу пока не перебегал, остерегался ещё по старой памяти, но уже на трибунах размахивал народу отечески, только шляпу в воздух не подкидывал…
Нет, ехать надо одному. Из райкомовских и райисполкомовских никого не брать. Свалиться к Бойцову, как снег на голову. Пообщаться по-простому, по-мужски. Заглянуть ему в душу. Чтобы тот не успел приготовиться, не смог собрать своих аксакалов. Те пользуются такими его приездами, вроде рады до смерти, никакой корысти, а после первой стопки за достарханом начинают жаловаться: и потребсоюзовские автолавки у них редко бывают, и товар хороший не везут, когда чабанам легковые автомобили продавать будут, нет того, нет этого… Успевай только записывать! Знают его слабость. Первый секретарь, если пообещает, никогда не обманет… И директор, сукин кот, тоже случая не упустит, начнёт просить, удочки закидывать. Свои проблемы решает с его помощью.
Уверен, на глазах у народа большой начальник не огорчит его гостеприимства. Умно всё обставляет. Заранее соберёт аксакалов с близких чабанских точек, из сёл молодцов, а вроде все случайно съехались. Те в национальных халатах, маскарады устраивают. Не любил этой зачуханной помпезности секретарь. Однако подобострастных поклонов отвергнуть не мог — как же, народ, — и мучился. Не общаться с миром нельзя. Первая заповедь партии — лидер должен идти в массы. Оборачивалось это общение обильным достарханом, а там, только первую стопку подняли — и пошло, поехало… Самый древний, убелённый сединами старец по обычаю брался за вываренную голову ягнёнка и, причитая, одаривал его глазом, чтобы всё в области видел, ухом, чтобы слышал, языком, чтобы лучше всех говорил, и… И за каждый его тост полагалось пить до дна. Иначе, кровно обидится народ казахский, дагестанский, чеченский, русский — все, кто верой и правдой на чабанских точках и в зной, и в холод несёт свою тяжкую ношу сельского труженика! Да, умеют тосты говорить аксакалы, а директор пуще всех!
Потом себя уж и не помнил, как всё завершалось, как провожали, как дома в постели оказывался. Приходил в себя утром следующего дня дома, с больной головой. Так и у Клавдии первый раз очутился. Не подумал тогда, чем это закончится, взял её с собой в совхоз. И продолжалось всё нормально, веселились, вспомнили о её скором дне рождения, поздравлять Бойцов стал. Он всё и затеял… а очухался на пуховых подушках, рядом её горячая, податливая, по-молодому крепкая грудь…
Вот откуда, оказывается, болезнь, привязанность сына к спиртному! Его кровь, его порода передалась…
Боронин отложил трубку телефона. Нет, звонить не будет! Не поедет в совхоз к Бойцову. Будет отдыхать. Просто, по-человечески отдыхать. Сыном займётся, в конце концов…
Он боялся своей губительной страсти. Не однажды думал, может, спасёт его лечение. Но как лечиться? Как ни берегись, ни секретничай, а этим гиппократам, будь они неладны, языки не отрежешь. Моисеич и тот вроде сам завоблздравотделом, всё время лебезит, горшки за ним таскает, божится родной мамой в преданности, а на каждом углу брешет по великому секрету о его болячках. И, главное, не ради злобствования, а от доброй души, только потому, чтобы всем ясно было, к какому столу он допущен, какая важная особа.
Боронин завидовал тем людям, кто мог сам справиться со своей бедой. А то, что это беда, он давно не сомневался. Страшная болезнь. Он победить её сам не мог. И не знал, что делать.
Вон тот же Андрей Котин. С виду не скажешь, а какой крепкий мужик! Тот просто решил свою проблему. Садятся за стол, ему застолье открывать, всё-таки председатель! Наливают один стакан — всем известны его принципы, он их подчинённым и друзьям вдолбил. Один стакан — и всё! Но, чтобы не придирались, — до краёв. Встаёт, открывает вечер, произносит тост, стакан опрокинет — и как отрезало. Больше не подходи.
Они и не суются. Знают его меру. И он на высоте: и дела решает, и с народом общаться успевает…
Нет. Решено. К Бойцову он не поедет. Более всего ему необходимо свидеться с Марасёвым. Новый начальник КГБ на днях возвратился из Москвы, пробыл там необычно долго. Когда по приезде докладывался накоротке, пояснил, что заучили их в столице, просил время для обстоятельного разговора выделить.
