— Ты думаешь, будет какой-то толк?
— В нашем безрадостном деле только ноги и кормят…
На том они и расстались.
Майор Валентин Серков с присущими ему аккуратностью и собранностью начал свою деятельность в УВД с тщательного изучения журналов сводок о происшествиях по области за два последних года. Он доложился руководству УВД, объяснил причину визита и, получив «добро», удобно устроился в кабинете своего давнего приятеля, бывшего работника их управления, а ныне начальника нового отдела в высшем аппарате областной милиции подполковника Шабазьянца.
Шабазьянц обрадовался старому другу, предложил по этому случаю коньячку, бутылку которого мигом достал из вместительного несгораемого сейфа, но Серков отказался, сославшись на ответственное поручение шефа. Посидели, поболтали, порассуждали об изменившихся временах и занудствах новых служебных стен, Шабазьянц вскоре убежал, оставив ключи, а Серков, успокоившись, открыл настежь окно, завалился с ногами на шикарный диван приятеля, поставив пепельницу на пол, закурил и погрузился в чтение невесёлых детективов местного пошиба.
Материал профессионального интереса не представлял, больше носил познавательный характер. Убийства, изнасилования, самоубийства — листал странички Серков — пропавшие без вести, обнаружение трупов, кражи, грабежи, прочая бытовая и уличная мелочовка…
Начинало надоедать, но время ещё позволяло поработать.
Он встал, походил по кабинету, размял затёкшие ноги. Кабинет при детальном осмотре ничем не напоминал своего хозяина. Жизнерадостный, полный энергии и отваги, неудержимый Шабазьянц, любимчик женщин и стариков, в прежней жизни до перехода на новую должность в милицию всегда был окружён молодыми людьми (он вёл этот сектор), смехом и яркими красками. Его кабинет в здании на улице Светлова всегда шумел молодёжью, стены были увешаны живописными изображениями горы Арарат, а стол завален душистыми цветами, будь то зима на дворе или осень.
Здесь же об Арарате, кроме бутылки армянского коньяка, которую обиженный хозяин забыл на столе, не напоминало ничего, а вместо живописных картин маячил одноцветный портрет настороженного вождя мировой революции.
Зря я так с Гамлетом, укорил себя Серков, несладко ему здесь, по всему видно. Ни за что огорчил приятеля. Тот к нему всем сердцем, а он его Марасёвым стращать стал. Добросовестный и бескорыстный армянин покинул их контору не по своей воле, а по указанию начальства: укреплять Министерство охраны общественного порядка чекистами решил аж Президиум страны. Шабазьянц тогда отказывался всеми правдами и неправдами, но его сманили погонами подполковника, и он сдался, хотя поначалу каждую неделю забегал в здание на улицу Светлова с бутылкой солнечного напитка. Так же радушно звал друзей отдыхать на лето к себе в сказочную Армению.
Мысли, навеянные грустным кабинетом, отвлекли от служебных забот; совсем расхотелось заниматься сводками, изучать эти трафаретные рапортички: убит, зарезан, ограблен, найден труп, повесился, объявлен розыск…
Серков без прежнего энтузиазма прилёг на диван, оставив фолиант с оперативной информацией на полу, затянулся душистой импортной сигаретой.
Вся эта размахнувшаяся по всей стране война на идеологическом фронте, о которой сосредоточенно заговорили с десяток лет назад, его за живое не трогала, а если быть совсем правдивым, он, как ни пытался, до конца не мог осмыслить её истинность и необходимость в той форме, как она велась.
Чекистом он стал не враз, наоборот, было время, когда и не представлял, что подобное может случиться. Военный сирота, сибиряк, комсомолец, пограничник, заканчивающий срочную службу, он был приглашён однажды командиром заставы на беседу с представителем округа. Так он, грезивший историческим факультетом и Древним Римом, попал в высшее учебное заведение КГБ вместо заветной студенческой скамьи и латинских манускриптов.
Но там, где он оказался, изучали не только историю и английский язык, которым он уже сносно владел; прежде всего налегали на восточные языки, которые пришлось выбирать, и, конечно, профессиональные дисциплины. Он выбрал арабский и язык народа, создавший христианство — религию мира. И не ошибся. После солдатских будней учёбе отдался с душой и страстью, так что спустя несколько лет, с блеском пройдя сито экзаменов, а затем стажировку в столице, судьбой был выброшен в таинственную романтику неведомых восточных стран.
Там романтика кончилась сразу по прибытии, но служба не удручала.
За границей перед сотрудниками советских органов обозначалась чёткая, ясная, строго очерченная программа действий, поведения и, можно сказать, образа жизни. Как задачи, так и территории были определены конкретными параметрами. Враг или противник, именуемый по обстоятельствам, известен, средства и методы борьбы до простого ясны. От и до. Чёрное и белое. Начало и конец. Единственное, что принималось с трудом, это жара и постоянная нехватка воды, опасность кишечных заболеваний и мучения от их последствий, ну и, конечно, перебои в общении с женским полом. Если от жары спасали укрытие и дребезжащие, словно тракторы, холодильники, от инфекций — таблетки, то от недостатка третьего ничего не спасало.
Однажды, в мае 1964 года, ему подфартило. По болезни — опять же жуткое расстройство желудка — свалился командир подразделения, вместо выбывшего начальника он угодил на шикарный теплоход «Армения», на котором огромная советская делегация под началом бывшего тогда руководителем государства и партии Никиты Хрущёва беззастенчиво и бесстрашно отправилась в путешествие к Древнему Египту.
Серков чудно провёл тогда время, служба была отдыхом и сплошным праздником. Ему посчастливилось увидеть последнее из сохранившихся семи чудес света — пирамиды в Гизе и Великого Сфинкса, а по завершении «командировки» он был представлен к награждению орденом самого Гамаля Абдель Насера и поощрён благодарностью отечественного руководства. Его ждали повышение в звании, в должности, новые командировки и поездки. Но вдруг всё внезапно оборвалось. Жизнь любит расставлять капканы там, где их никогда не ждёшь.
Поздней весной ещё 1963 года по обвинению в предательстве, измене родине и шпионаже Семичастный арестовал и предал публичному суду полковника Государственного разведывательного управления Олега Пеньковского. Для всех чекистов страны это был страшный удар. Если крах Сталина, позор Берии и других мелких сошек как-то чекисты пережили… Вроде вместе со всем народом, вроде сами были в подчинении, сами страдали… А этот был из современных, из молодых, из кадровых, их косточкой и их кровью!
Трагедия угнетала, но главное началось потом, после расстрела… Пошли инспекции, проверки, разбирательства… По указанию Семичастного, по принципу «бей своих, чтоб чужие боялись», подвергали сомнению деятельность любого офицера, служба которого тем или иным образом соприкасалась с предателем. К несчастью Серкова, в одной незначительной короткой поездке тот оказался рядом.
Его особенно и не проверяли тогда. Слишком высоки были авторитет и заработанное к тому времени доверие. Его просто переместили.
