— Значит, Дворников вам рассказывал о Шальнове?
— Да. Мне с ним потолковать надо.
— К сожалению, Тарас Иванович… — развёл руки декан.
— Что случилось?
— Нет Шальнова в институте.
— Заболел?
— Сессия идет полным ходом. А он пропал.
— Как пропал?
— Отца его, Шальнова Дмитрия Гавриловича, не знаете?
— Дворников вроде что-то говорил. Да, Серков мне о нём рассказывал.
— Слышали, конечно… Не могли не знать. Кандидат наук. Преподаёт в соседнем вузе марксистскую философию и историю партии. Я его к себе на кафедру хотел пригласить. Но он отказался. Там у себя, конечно, он без пяти минут… а я здесь ему… Одним словом…
— Так что же случилось с его сыном? — поторопил декана Тарас.
— Позвонил мне Дмитрий Гаврилович. Спросил о сыне. Говорит, утром убежал в институт и не возвратился. У них вроде накануне ссора произошла из-за матери. Он предположил, не уехал ли сын к ней. В Иркутск.
— В Иркутск? Не ближний свет… А что же, они раздельно проживают?
— Развелись давно. Сын ещё маленьким был. По большому счёту, бросила она их. Сына Дмитрий Гаврилович один воспитывал. Долгая история. Я толком не знаю. Он сам из-за этого больше не женился.
— А сын с матерью не общался?
— Запретил ему отец. Да и она-то особенно не старалась. Впрочем, не знаю я, Тарас Иванович. Не до этого, сами понимаете. У нас не школа.
— Да, да… Когда же это случилось?
— Не понял? Развод, что ли?
— Да нет. Когда сын уехал?
— Ну не знаю, Тарас Иванович. Отец позвонил неделю-полторы назад. А потом был у нас в институте, заходил ко мне. Искал друзей сына, хотел с ними поговорить, выяснить… Умный мальчик. Интересный. Авторитетом пользовался. А тут? Что случилось?
Нэлечка, мелькнув смелым декольте, проплыла мимо Тараса, элегантно поставила на стол раскрытую бутылку «Боржоми» и два стакана на подносе. Он жадно плеснул воду в стакан, залпом осушил. Нэлечка исчезла, как мираж, за дверью.
— Весна, юность, романтика? — предположил Казачок. — За Урал потянуло пацана. Байкал посмотреть, с матерью повидаться. Это бывает в таком возрасте… У них это называется «переоценкой ценностей». Отец надоел своими мудростями, захотелось глотка свободы.
— Да, это у них бывает, — поддакнул декан, — молодёжь сейчас пошла — глаз да глаз нужен.
— Как обстановка в институте?
— Да вроде всё нормально. Сессию переживаем как обычно.
— Иван Максимович, ты мне адресок их дай. Забегу я к Шальновым. Может, вернулся пропащий.
— Объявился бы, — засомневался декан и закричал за стенку: — Нэлечка!
— Как наш брат, студент? Какие знания показывает на экзаменах? Чем живёт, о чём думает?
— Студент как всегда бодр, Тарас Иванович. Его, вы знаете, никакая сессия не страшит. Ему бы только знать, какой экзамен завтра сдавать, — декан хмыкнул в кулак незлобиво. — Не то, что нам доставалось. Напоены. Накормлены. Сейчас зачеты подгоняем. У некоторых «хвосты». Обычная обстановка. А там экзамены.
— Кружки по интересам? — вдруг вставил Казачок.
— Какие кружки? Бог с вами, Тарас Иванович! Не до этого им.
— Самодеятельность? Самиздат? — не унимался гость.
— Какая самодеятельность? Про всё забыли. Самая горячая пора наступает. А ещё что-то вы спросили? Я не понял.
— Самиздат. Не слышали?
Декан упёрся непонимающим взглядом в Казачка. Кроме недоумения в его глазах, Тарас, как ни пытался, ничего не разглядел.
— Газету, как положено, на каждом курсе издают, — зная, что чекист просто так странных вопросов задавать не станет, медленно проговорил Петров. — Висят ещё на стенках. Не готов сказать, за какой месяц. Должно быть, первомайские… Нет. Ко Дню Победы…
— Стенгазета — это дело нужное. Это печатный орган молодёжи. Средство, так сказать, массовой информации. А не слышали часом о так называемых «Хрониках»? Не залетали к вам такие листочки?
Некстати в дверях появилась Нэлечка.
— Нэля Иосифовна, дайте нам домашний адрес студента Шальнова. Телефон, если имеется.
Петров дождался, пока секретарша выплывет за дверь, повернулся к чекисту.
— Тарас Иванович, будьте любезны, просветите, что за хроники?
— Листовочки диссидентские, — Казачок ещё налил себе водички, так же залпом выпил. — Не появлялись?
Петров даже вскочил на ноги, замахал руками:
— Только этого добра не хватало!
— А что, есть другое добро, что вас допекло? — не моргнул глазом Тарас.
— Что вы! Что вы, Тарас Иванович! — Петров ещё больше разволновался. — Сглазите! От одной сессии голова кругом идёт! Дмитрий Гаврилович со своим пропавшим сыном покоя лишил. А тут вы с какими-то листовками! Я слышал краем уха, что в Москве безобразничают. Но у нас-то, я надеюсь, всё пока спокойно?
— Вот-вот. Пока. Не замечали среди своих? Фрондисты не появлялись?
— Слова-то какие! Во Франции, помнится, политическое движение было…
— Память тебя, Иван, не подводит. Не приведи, как говорится, чтобы до нас докатилось.
— Неужели всё так страшно?
— Не паникуй. Но Юрий Владимирович в ЦК информацию давно направил…
[20]
— Вот даже как?..
— Привыкай. Не теряй, как говорится, бдительности.
— Страшные вещи говоришь, Тарас Иванович.
— Знаю тебя, поэтому и говорю. Предупреждаю, так сказать. После ввода наших войск в Чехословакию всё обострилось. Митинговать полезли. На Красной площади завозились. Да слышал небось, Иван? Всё гудело.
Петров, конечно, слышал, но вида не показывал, пожимал плечами, возмущался, переспрашивал. Тарас не стал настаивать, что не верит в наивность декана. Пусть себе ломается.
— Ну, меры к ним, конечно, приняли. Какие положено, по закону. Некоторые унялись, в Израиль укатили. А эти остались. Бюллетень о нарушениях прав советского человека начали выпускать. Самиздатом. Назвали их «Хрониками».
— Вот оно что? — взмахнул руками декан. — А к нам-то зачем, Тарас Иванович? Что, подозрения есть? У нас они появились?
— Пока информацией такой не располагаем, — буркнул Казачок. — Но руку на пульсе держать следует.
