К Гардову мелькнула, подскочила какая-то тень. Лаврентий и не уловил сразу, как она явилась. Человек, мужчина низенький, скорее всего дожидался Гардова, прятался тоже где-то здесь, за деревом.
«Откуда же он взялся? — гадал Лаврентий. — Теперь уж само собой вылазить мне из засады не стоит. Подумают оба, что слежу за ними. Шпионю…»
Гардов с незнакомым затоптались, заговорили оживленно, ну прямо дружки неразлучные, вечность не виделись. Димыч на окна своей квартиры раза два показал, там еще свет горел, видимо, приглашая подняться. Однако они развернулись от дома и зашагали со двора. Незнакомец настойчиво повел Димыча за собой.
«Кто же это с ним? — ломал голову Лаврентий, узнавая в походке и крадущихся повадках знакомое, виденное совсем недавно. — Со мной встретиться из-за этого мужика не захотел! Тут Светка!.. Вадим с Эдиком по уши вляпались! А ему не до нас!»
Эти чувства обиды, непонимание происходящего, дикое зло, охватившие Лаврентия, сковали его ноги, сдавили крик вдогонку, чтобы остановить уходящего с незнакомцем приятеля.
— Вот тебе и друг, — шепнул ему в ухо сзади голос, и Варька, обхватив его руками, прижала к себе, едва не упавшего от неожиданности и испуга.
— Что! Кто! — вскрикнул он.
— Нужен ты ему!
— Как ты здесь? — прошептал он. — Напугала до смерти!
— Я ж тебе говорила! Променял он тебя.
— Чего ты опять! Глупая.
— Ну, конечно. Опять я дурнее всех. А друг-то твой, вон, на «ушастого» тебя променял.
— На кого?
— На «ушастого»! Утром у нас был! Забыл уже? С ним тайны водит.
Калеандрову увезли, а Шаламов так и сидел на диване в кухне, словно все еще приходил в себя.
— Ну чего опечалился, Михалыч? — напомнил о себе Вихрасов. — Будем районников вызывать или обойдемся?
— Тебе что, протокол не терпится составить? Так пиши. Я покурю. Ты бабку опросил?
— Соседку-то?
— Ну.
— Ничего не слышала, не видела.
— А наверху?
— Глухо.
— В общем, как обычно?
— Угу.
— Какие будут предложения?
— Не соберусь пока.
— Вот и я. Сразила меня врачиха. Как она здесь оказалась? Кого не ждал, так ее!
Шаламов вышел на балкон. Ночь опустилась на город. Пятиэтажка с квартирой Туманских пряталась в тупичке, здесь ни проспектов, ни клубов, ни магазинов и столбов с лампами, один, два и обчелся. Темень уже обволокла все вокруг. Вспомнил, как, переехав в город из сельского района, где работал следователем, он временно ютился с семьей в доме родителей на окраине. Там было вольготнее, и в такое время еще лаяли собаки, не устав за день, куры с петухом во главе шебуршились на насестах, а то и коровы мычали. Соседи часто угощали молоком, которое он любил. Здесь — мертвая тишина, даже трамвайного грохота не слыхать.
Он докурил сигарету, хотел бросить вниз, но спохватился. Елы-палы! Он вышел в носках, ботинки-то еще там, на пороге снял, когда обнаружил лежащую Калеандрову. Перед ним, у ног, на бетонном полу балкона была грязь! Он нагнулся, не веря своим глазам, и вспомнил, что, заходя сюда, в полоске света из комнаты он видел эту кучку и даже осторожно перешагнул ее, чтобы не вляпаться, но в голове тогда не родилось никакой мысли… А ведь это же следы другого человека!
Он открыл дверь и прокричал в комнату:
— Константин! Когда дождь начался?
— Чего?
— Сегодня когда дождь пошел? Я весь день в вытрезвиловке проторчал. Когда?
— А с чего это ты, Владимир Михайлович, про дождь-то? Кости заломило?
— Мне не до шуток. Иди сюда! — он ткнул пальцем в комочки грязи, оставшиеся от чьей-то обуви, широко распахнул дверь, потом рукой указал наверх. — Там козырек. С него не нападает.
— Вот оно что… — раскрыл рот Вихрасов. — Михалыч, эти ножки нам он оставил. Словно специально здесь стоял, чего-то дожидался. Вот и отпечатались.
— Она, он или оно, — не сводил глаз с отпечатков следов криминалист. — Сюда экспертов срочно. Закрепить и изъять. Может размерчик нарисуется. Только я и сейчас вижу — не женская ножка. Мужичок здесь стоял.
Он потрогал аккуратно грязь, поласкал пальцами:
— Свежие. Ты вспомнил про дождь?
— Сразу после обеда и пошел. Уточнить можно. Думается мне, в четвертом часу. Да, минут тридцать четвертого, я сидел, кумекал про наши дела с Семенычем, а с улицы Андрей Смирнов прибежал. Весь мокрый. И поздравил нас с первым весенним дождичком.
— С весенним, значит?
— Угу. Поздравляю и я тебя. Вот и протянула нам удача руку.
— Его следы. Он врачиху грохнул.
— Неосторожно. Чего ему на балкон лезть? Светиться лишний раз.
— Это уж я не знаю. Может, вышел осмотреться, что приметив? Может, еще что? Но только сходится все. Я весь дрожу, Константин! Веришь — нет? Повезло ведь. Я и надежду потерял, когда врачиху на пороге увидел! В себя прийти до сих пор не могу! Стервец-то вон какой! Хитер! Матерый! Опередил меня! Я сюда, а он перед моим носом! И улизнул… Просчитался я… Как бревном ударило… Теперь уж, думаю, все… Теперь не поймать… А он… лопухнулся, здесь наследил!
— Он ее узрел, Калеандрову, когда в комнате шарил, — Вихрасов хлопнул себя по лбу. — Дождь-то лил сплошной. Я говорю, первый весенний, как из ведра. Вот он и выскочил на балкон, чтобы лучше ее разглядеть. Не ждал в такой ливень… И не опасался. А она нарвалась на него.
— Похоже, так и было, — пробурчал Шаламов. — Ты беги к соседке-то, от которой звонил. Других не тревожь. Вызывай своих экспертов. Мы здесь покумекаем вместе, что далее делать. И заодно перевернем тут все вверх дном. Если ему не удалось найти то, зачем он сюда приперся и врачиху чуть не убил, нам обязательно отыскать следует. Хоть до утра рыться будем.
— Уже бегу, Михалыч.
Они перевернули весь дом, но больше, увы, не повезло. Вихрасов бегал к соседке несколько раз звонить в «скорую помощь». Наконец, оттуда смогли ответить утвердительно — удар скользящим оказался, поэтому пострадавшая будет жить, но ни видеть ее, ни говорить с ней в ближайшее время невозможно.
— А когда? — спросил капитан.
— И этому радуйтесь.
— Заговорит же она когда-нибудь?
— Одному Богу известно, — обнадежили его.
Тем же он обрадовал и Шаламова, возвратившись.
— Слишком хорошо тоже плохо, — буркнул Шаламов и, уставший, уселся прямо на груду книг, которые он сложил в четыре стопки прямо на пол, где они и рассыпались под ним.
