Катер загорелся. Над черной кривобокой надстройкой вспухло жаркое красное облако, затрещало зло и весело. Создалось впечатление, что горит сам воздух. Люди начали прыгать за борт — на катере было опасно оставаться.
— Говорил я тебе, не надо трогать зеленофуражечников — самим дороже будет, — кричал, плюясь водой и стараясь отплыть как можно дальше от горящей жестянки, которая в любую секунду могла взорваться, лысый круглолицый человек с огромным мясистым носом. — Не стали бы трогать их — давно бы дома были, плов бы кушали.
Человек, к которому обращался лысый, плыл саженками и пыхтел, будто паровая машина.
— Говорил же! Говорил же! Э? — никак не мог успокоиться лысый.
Увидев, что один из «дагестанцев» замедлил ход и начал неуклюже, по большой дуге, разворачиваться, чтобы подойти к ним, лысый прекратил плеваться и причитать, обрадовался маневру чумазой коробки и, встав в воде солдатиком, отчаянно замахал руками:
— Сюда, сюда, сюда!
Его заметили — в чистой спокойной воде не заметить человека трудно.
«Дагестанец» выплюнул из красноватого шпенька трубы несколько лохматых клубков дыма — подал сиплый дырявый сигнал, — и лысый в ответ проорал что-то восторженное, гортанное. Напарник лысого продолжал размеренно плыть саженками.
— Эй, Ибрагим! — окликнул его лысый. — Ты чего, собрался в Иран уплыть? Или в Турцию?
Ибрагим, не слыша лысого, продолжал плыть дальше, словно в нем что-то сдвинулось или он был сильно оглушен.
— Ибрагим! — испуганно заорал лысый. — А, Ибрагим!
Иброгим продолжал сосредоточенно работать саженками дальше.
Лысый рванулся за ним.
— Стой, Ибрагим! Утонешь! — он ухватил Ибрагима за плечо. Тот повернул к лысому пухлое, с мокрыми вылезшими бровями лицо.
Глаза у него были белые, вываренные, остановившиеся на одной точке. Ибрагим перевернулся на спину и затих, вяло болтая в воде ногами.
Через минуту их подобрал «дагестанец».
Народа у Мослакова на корабле было немного — половина того, что полагалось по расписанию. Много с таким количеством бойцов не навоюешь, а с другой стороны, как учил дедушка Суворов, не числом надо брать, а умением. Хитростью, умным маневром, отвлекающими ходами, моральным совершенством.
А чем еще можно взять противника! И вооружен противник лучше, — у него полным полно заморской техники, диковинных стволов с клеймом «Мэйд ин…», взрывчатки и патронов, и горючее противник не считает по каплям, как это приходится делать пограничникам. И все равно этих людей одолеть надо, иначе одолеют они, и тогда Россия превратится неведомо во что. Скорее всего, России просто не станет…
Красное мясистое солнце наполнилось звонкой желтизной, будто жидким металлом налилось, по морю пошла беспокойная рябь, будто внутри, в непроглядной глуби, его кто-то пробудился, над горизонтом, по всей окружности, появились облачка — признак того, что через пару-тройку часов погода изменится.
Мослаков нырнул в машинное отделение, в маслянистый полупрозрачный сумрак:
— Дядя Ваня!
Откуда-то из-за угла неслышно появился Овчинников с гаечным ключом в руках, с потным, испачканным мазутом лицом:
— Ну что там, Пашок, наверху? Жарко?
— Пока не очень, но скоро будет жарко.
— А я тут трубу чиню. Свистит так, что оглушает. Бандаж вот наложил.
— Дядя Ваня, получи оружие! И на себя, и на напарника возьми автоматы. Обстановка такая, что… все, в общем, может быть.
— Обижаешь, Пашок, — Овчинников отер тыльной стороной ладони лоб, мазутная полоса сделалась шире. Повел головой в сторону: — Вон они, родимые, висят. Видишь? Вместе с боезапасом.
Над маленьким, величиной с журнальный столик верстачком висели два автомата. На верстачке лежали четыре рожка.
Мослаков взялся за поручень.
— Тогда все, дядя Ваня. Если тебе понадобится помощь — зови. — Затем, по-школярски шмыгнув носом, пожаловался: — А они из гранатометов бьют. Из противотанковых.
— Кхе! — крякнул Овчинников. — Знаю эту гадость. Броню прожигает, как картон.
Проворно взбежав по лесенке наверх, Мослаков глянул в одну сторону — увидел быстроходный катер с направленными на сторожевик пулеметами, глянул в другую сторону — там второй катер шел вровень со сторожевиком и тоже был готов в любую секунду сыпануть свинцом из пулеметов… Мослаков, не выдержав, выругался:
— Суки!
Настроившиеся на атаку катера явно поджидали «дагестанцев».
— Суки! — опять выругался Мослаков.
Ясно было, что расколотить супостатов надо поодиночке, нельзя им дать соединиться. Жаль, народу на корабле у него мало.
Катера не дождались подмоги — с них разом, дружно, ударили пулеметы. Пули лупили по сторожевику с двух сторон, только яркие электрические брызги летели в воздух, падали в воду, шипели, от секущего почти в упор огня некуда было деться. Железный грохот оглушал, рвал уши, вонючий дым выворачивал наизнанку легкие, кровянил ноздри.
Пулеметная обработка продолжалась примерно минуту, а потом катера, картинно развернувшись, пошли в атаку. Мослаков и глазом моргнуть не успел, как они уже прилипли к сторожевику — один с левого борта, второй — с правого.
Через несколько секунд на сторожевике появились люди с катеров — ловкие, широкоплечие, хорошо откормленные и хорошо обученные.
Капитан-лейтенант глазам своим не верил — как это так, среди белого дня нападать на государственный корабль! Спазмы сжали ему горло, перед глазами опустилась темная завеса. Мослаков застонал, подхватил автомат, лежавший в рубке на штурманском столе, запихнул за пояс запасной рожок и метнулся на палубу.
Боком, боком, будто краб, он бежал вдоль узкого борта, стремясь как можно быстрее его преодолеть, морщился от досады и от того, что видел, сипел неверяще и вдруг словно наткнулся на некую стену.
Перед ним легким серебряным пауком в воздухе взвилась «кошка», лапой зацепилась за леер, натянулась и в следующий миг над бортом сторожевика поднялась мокрая голова в маленькой, пришлепнутой к макушке тюбетейке, обнажившей высокие залысины, и желтыми кошачьими глазами.
— А ну назад! — шепотом скомандовал Мослаков желтоглазому.
— Чего-о? — желтоглазый издевательски хохотнул и вскинул руку, в которой находился автомат. Автомат он держал под ремень, под скобку, приваренную к стволу, оружие сковало ему движение; если бы в руке у налетчика был пистолет, он уложил бы Мослакова на месте. Но с автоматом мюрид не сумел быстро развернуться и вновь зашипел недовольно, по-кошачьи грозно: — Чего-о?
Капитан-лейтенант откинулся назад всем корпусом, вдавился спиной в узкое пространство и в то же мгновение нанес мюриду удар ногой по голове. Угодил прямо в наглую морду. Налетчик коротко вскрикнул, в следующий миг подавился своим криком, над бортом взвились две ноги в белых модных носках, и налетчик полетел вниз. Мослаков носком ботинка поддел «кошку» с леера и отправил ее туда же, за борт.
