А может быть, теплоходы ползли в затон — за ненадобностью, чтобы там догнить, либо вообще покидали пределы Родины — уходили за кордон на металлолом?
Сынков невольно закусил зубами нижнюю губу и выругался. Хотелось плюнуть на все, прилечь где-нибудь около воды на горячий песок, растянуться бездумно на солнышке, забыться, как это было еще несколько лет назад, когда он приезжал отдыхать в Астрахань. Но тогда была другая страна, была другая жизнь.
Сынков плохо относился к тому, что происходит, к преобразованиям и новшествам, к приватизации и ваучерам, к «новым русским», которые еще вчера были обыкновенными спекулянтами и ворами и, поджав хвосты, резво бегали от закона, а сегодня стали властителями жизни.
Он вообще считал, что бывшие офицеры должны объединиться, чтобы навести в стране порядок.
Но все это — дело будущего. А сейчас пока надо окорачивать таких млекопитающих, как Оганесов, и чем меньше их будет находиться на земле — тем лучше.
По городу летали осы — мелкие, будто выжаренные, похожие на комаров, только более опасные, чем комары.
Через час Репа был уже на рынке. Он получил от Оганесова «добро» на приобретение сорока противокомариных «пшикалок» и теперь выбирал, что лучше взять — швейцарские флаконы, которые так хвалил Дизель, голландские или английские? Дизель настаивал на том, чтобы взять швейцарские.
— Пахнут, как цветы на лугу, — убеждал он напарника.
Тот с сомнением крутил носом, принюхивался поочередно к флаконам — вначале к швейцарскому, потом к английскому, затем к голландскому, вскидывал брови.
— Да они все до единого пахнут, как цветы на весеннем лугу, — все одинаковые.
— От швейцарского голова хоть болеть не будет.
— От них от всех одинаково болит голова, — разумно возразил Репа. — Исключений нет.
— Все равно бери швейцарский «пшик». Он — проверенный.
— А если взять и такой, и сякой, а? Всех — по десять флаконов. Плюс еще десять флаконов какого-нибудь иного запаха, который также не любят комары. Итого будет сорок.
— Нельзя! — убежденно покрутил головой Дизель.
— Почему?
— Одна химия может уничтожить другую. Английская съест голландскую, голландская — швейцарскую, и проку тогда ни от одной, ни от другой химии не будет. Закон такой, Репа, есть, — убеждал Дизель своего напарника. — Закон взаимоуничтожения. Это у нас фирмы «вась-вась» живут, из одного корыта хряпают, у одной поилки хрюкают, с одной кухни объедки получают, а там хоть друг другу и улыбаются, а табачок держат врозь.
В глазах Репы промелькнуло что-то похожее на удивление — он не знал, что за его напарником водятся такие энциклопедические познания.
Рядом с ними стоял человек, на которого они не обращали внимания, — они вообще ни на кого не обращали внимания: разве все, кто сопит, пыхтит, потеет вокруг них, — люди? Люди — это те, кто имеет деньги. Двуногие, не имеющие денег, — не люди. И обращать на них внимание не стоит совершенно. Этой точки зрения и Репа, и Дизель придерживались твердо.
Человек, стоявший рядом с ними и слушавший их разговор, «денежным мешком» не был, это было легко определить по его внешнему виду, поэтому ни для Репы, ни для Дизеля он не существовал.
— Ладно, — наконец сдался Репа. — Хрен с тобой. Берем швейцарские, — он сощурил глаза, пытаясь прочитать надпись на немецком языке, украшавшую бок «пшикалки» и, поняв тщетность попытки, махнул рукой, — сорок флаконов.
— А место для пикника, ты говоришь, уже подобрано? — неожиданно спросил Дизель.
— Подобрано, — Репа взял один из флаконов, подкинул в руке. — На тридцатом километре Кизани. Там есть ра-аскошная поляна под деревьями. И с реки не видно, и охранять ее легко.
Кизань — один из главных банков на Волге, судоходный. Это — большая вода, а на большой воде всегда много народа крутится. Человек, стоявший рядом с «оптовыми» покупателями антикомариного спрея, немедленно это засек.
Особенно он отметил слова насчет того, что с Волги место пикника закрыто. Это хорошо. В таком разе вряд ли кто увидит, что произойдет на уютной зеленой лужайке.
Сынков с Кирилловым встретились через два часа в номере гостиницы «Лотос». Номер у них был добротный, хотя и один на двоих, с кондиционером и ковром на полу. В окно была видна усталая, измаявшаяся от жары Волга.
— Ну что, обойдемся сами или кого-нибудь возьмем на подмогу? — спросил Сынков у своего напарника.
— Лишний участник акции — это лишний свидетель, — сказал Кириллов. — Сегодня он молчит, сегодня он — соучастник, а завтра попадется на краже зубной щетки и начнет раскалываться. Лучше уж вдвоем… Ты как?
— Я не против.
— Тогда обойдемся без помощников. Это будет трудно, конечно, но…
— Где наша не пропадала!
— Вот именно.
Место для пикника было выбрано роскошное — Репа знал в этом толк. Вода тихая, перламутровая, с закрытыми заводями — не в пример другим банкам, где вода может быть бешеной и грязной, — берега в розовой дымке.
В сторону, соединяя одну протоку с другой, уходило несколько рукавов — если кто-то из участников пикника захочет уединиться либо рыбку половить — пожалуйста; можно даже поплавать на куласе — длинной узкой лодке, очень похожей на индейскую пирогу.
Такие лодки — куласы — только в Астраханской области и водятся, больше нигде, их выпускают здесь же, в области — в Зеленге, старом волжском селе.
Куласы — лодки верткие, легкие как пух: можно и на себе носить, и за собой таскать на поводу, что особенно хорошо, когда неожиданно попадешь в заманиху.
Их здесь, в этом мире зелени, птиц, цветов, воды, полным полно, заманих этих. Заманиха — это фальшивая протока. Плывешь, плывешь по иной слепой протоке, думаешь, она в банк, на большую воду выведет, а протока никуда не выводит, кончается тупиком, сплошной стеной тростника. Невольно приходится разворачиваться и проделывать обратный путь.
Зато рыба в заманихах водится знатная. Сазаны, что поросята, откормленные, по двадцать килограммов, а щуки обитают такие, что кулас перевернуть запросто могут. Таких щук потом только на буксире, на длинном поводу и можно вытащить, иначе одна такая дура легко может кулас сожрать. В этом Репа тоже знал толк. Он был рыбаком. Причем таким рыбаком, которого почти всегда начинает нервно потряхивать, если он видит удочку, спиннинг и воду. Близость рыбы рождает в нем нетерпение.
Поэтому Репа сказал Дизелю:
— Как только босс со своими красотками возьмется за стаканы, я на полчасика слиняю. Кину крючок с червяком в заманиху.
— А если босс возмутится?
— Скажешь ему, что я в целях обеспечения безопасности совершаю облет окрестностей на вертолете.
— Ладно, — нехотя пообещал Дизель. Он и сам был азартным рыбаком, сам был не прочь кинуть «крючок с червяком» в заманиху и вытащить из дымной непрозрачной воды большого леща.
