— Охрана у нас нормальная, — сказал ему Репа. — Четыре человека. По углам стволы стоят. Если понадобится — отобьемся даже от Кантемировской дивизии.
— Ага. Вместе с танками, — Дизель азартно потер руки. — А потом я на смену тебе на полчасика к воде отлучусь. Лады?
Репа подумал немного и с неохотой наклонил голову:
— Лады.
Никто на них здесь нападать конечно же не будет, это совершенно исключено, ибо сильнее Оганесова в городе Астрахани человека нет. А на сильных замахиваться — это… в общем, долго не проживешь.
Хваленый швейцарский «Мартакс Марвел» действовал отменно, Дизель на этот счет оказался прав: комары неподалеку от обработанного участка сбились в подрагивающее, будто студень, желтоватое густое облако и неподвижно зависли в воздухе — не решались одолеть обработанную зону.
Репа, увидев это, захохотал, сунул в сторону писклявоголосой несмети фигу:
— Ну что? Не нравится? Съели? Съели? — одобрительно хлопнул Дизеля по плечу. — А ты, мокроед, молодец, хорошее средство застукал.
— А пахнет как, а! — скромно улыбнулся польщенный Дизель. — Лепота!
— Не хуже одеколона «Красная Москва».
— О таком я даже не слышал.
— А я слышал. Любимый одеколон моего дедушки. Наркомы еще им любили душиться.
— Слово-то какое, Репа! Наркомы! Наркоманы, что ли?
— Вполне возможно, что и наркоманы.
— Энциклопедист! — похвалил напарника Дизель.
Они были довольны друг другом, Репа и Дизель.
Оганесов с компанией прибыл через десять минут — шумный, заметно повеселевший, с просветленным лицом и неожиданно вспушившимися, ожившими бакенбардами, — он словно бы освободился от груза недавних неудач, теперь вскрикивал радостно, будто ребенок, хлопал одной рукой по воде, а другой обнимал девушку — златовласую синеглазую Дюймовочку, очень изящную и спокойную, с чуть омертвевшей улыбкой, прочно приклеившейся к ее губам. Дюймовочка словно бы специально была вылеплена для того, чтобы ею любовались.
Напротив Оганесова, на боковой скамейке катера, сидели еще две девушки — одна грудастая хохлушка с огнисто-жгучими глазами и ярким свежим ртом, другая — непоседливая худая горянка, все время вертевшаяся, будто была насажена на гвоздь. Оганесов на них внимания не обращал, но отпускать от себя не отпускал — раз положил на них глаз, так пусть сидят в его катере, не дергаются.
На другом катере плыл сын Оганесова Рафик. Рафик тоже, как и отец, восторженно хлопал ладонью по воде и также обнимал рукой девушку — светлоглазую брюнетку с капризно вздернутым носом и звучным смехом.
Брюнетку звали Кларой, она без устали один за другим рассказывала анекдоты и громко смеялась. Анекдотами она была напичкана, как гранатовый плод рубиновыми зернами. Грудь Клары от смеха возбуждающе колыхалась, Рафик искоса поглядывал на соседку, облизывал губы и тесно прижимал ее к себе, восхищенно крутил головой: ему нравилось мероприятие, затеянное отцом. Если не ездить на такие пикники, если не ощущать рядом с собою горячее ладное тело призывно смеющейся брюнетки, то для чего же тогда жить?
Хорошо было Рафику. Он, подыгрывая Кларе, тоже смеялся. Беззаботно, легко.
Хоть и был уже вечер, а солнце еще и не думало нырять в свою колыбель, лепилось на небе, показывая себя во всей красе — огромное, слепящее желтое, горячее.
Клара оборвала смех и неожиданно спросила:
— А в Волге русалки водятся?
— Обязательно, — не задумываясь ответил Рафик.
— Вот так-так, — Клара вздрогнула и еще теснее прижалась к Рафику.
— Ты не бойся, — успокоил ее Рафик, — от русалок мы сетями отгородимся. Когда будем купаться — бросим в воду сети. Ни одна русалка не подплывет.
Он приподнялся и сделал резкий гребок рукой по воздуху. Разжал ладонь — в ладони находилась бабочка.
Клара, забыв про опасных соперниц — русалок, даже вскрикнула от восторга.
— Это божественно!
Бабочка была красивая — нежная, желтая, с голубыми пятнами на крыльях и изящным перламутровым тельцем; потоком воздуха ее вынесло на воду, прямо в руку Рафика.
— А я-то думаю, что это за НЛО? Оказывается — обыкновенный рыбий корм, — он оторвал бабочке одно крыло, бросил его в воду. Но крыло ярким беспомощным лепестком закувыркалось в воздухе, затем взмыло вверх и исчезло. В воду оно так и не попало.
— Ей же больно! — Клара поморщилась.
— Ничуть. Бабочки боли не ощущают.
Первым на площадку для пикника сошел Оганесов, сбросил с себя шелковый, песочного цвета, пиджак, повесил его на рогульку — сучок, словно бы специально для вешалки выросший, похрустел костями. Выкрикнул:
— Репа!
— Босс! — Репа словно бы вырос из-под земли, приложил руку к непокрытой голове. — Всегда к вашим услугам!
— Комаров не будет?
— Никак нет! Всех уничтожили. Лежат рядами в несколько слоев. Ни единого писка не раздается.
— Молодец, Репа, — похвалил Оганесов, — возьми со стола пирожок.
— Премного благодарен, босс.
Незнакомый повар, — Репа раньше этого человека не видел — бровастый, с яростным взглядом выпуклых водянисто-светлых глаз, поспешно перекидал на берег картонные ящики с «боезапасом», затем в несколько секунд превратил лужайку в огромный стол — расстелил на ней несколько широких скатертей.
Был повар немного тучноват, лицо имел отечное, сонное, но действовал быстро, движения у него были точные, как в бою…
Через полминуты в пяти метрах от скатерти-самобранки уже призывно потрескивал веселый рыжий костер. Тонкая струйка дыма штопором ввинчивалась в розовое небо. Костер придал круглой, тесно обсаженной кустами и деревьями поляне тот самый уют, который бывает нужен всякой компании, выбравшейся на вольный воздух.
Рафик расплылся в довольной улыбке:
— Ты большой молодец, папа! Очень здорово и очень к месту придумал этот выезд!
— Сам знаю, что молодец, — добродушно пробурчал в ответ отец.
— Не то мы здорово засиделись.
— И это знаю! — Оганесов вытянул из одного ящика румяный, присыпанный укропным семенем рогалик, впился в него зубами, довольно почмокал. — Хорошо в деревне жить!
Он словно бы сбросил с себя лет двадцать, помолодел, готов был расстаться со своей солидностью и кувыркаться через голову, готов был с любой из этих девчонок завалиться прямо сейчас в кусты, готов был совершить героический поступок — рублей так на пятьдесят, и эта готовность бодрила кровь. На щеках у него проступил богатырский румянец, глаза обрели блеск, баки вспушились по-кошачьи, сделали Оганесова смешным — он действительно стал походить на кота, — но Оганесов не замечал этого.
Повар тем временем уже и стол сумел накрыть, и приготовился делать шашлык. Подтянул к костру две грузные кастрюли. Сдернул с одной из кастрюль прозрачную одежку — кастрюля была упакована в целлофан, — приподнял крышку.
