Манекен начал сползать по стене. Из распоротого брюха потекла кровь, полезли внутренности.
Клянусь: все это было подстроено специально, чтобы еще раз как следует пощекотать нервы «Первого». Беднягу-полешука, постоянно находившегося рядом со мной, чуть не стошнило. И когда сразу после этого он услышал свой порядковый номер — мгновенно лишился чувств.
Заставлять его не стали. Объявили «Четвертого».
К тому времени совсем стемнело, и уралец, конечно же, не мог заметить, что «смертник» не шевелится и не собирается оказывать сопротивление. Удар пришелся в самое сердце. Довольный собой гэбэшник с гордо поднятой головой вернулся к «членам жюри», один из которых, наверняка представитель той же Конторы, в знак солидарности крепко пожал ему руку.
Настала моя очередь. Не стану кривить душей — хотелось выкинуть какой-то очередной фокус, например, метров с двадцати метнуть нож в горло «приговоренного», но я сдержался и сделал как все — подошел к манекену и с улыбкой на устах проткнул его ножом. Как ни в чем не бывало вернулся на свое место. Ни один мускул не дрогнул на лице.
И судьи по достоинству оценили настоящий профессионализм. Как я узнал впоследствии — за хладнокровие в тот вечер мне снова поставили наивысший бал.
Через несколько дней пришла пора подводить итоги. Учитывалось мнение всех: профессоров, «членов жюри», лично Ивана Ивановича, самих спецназовцев. Каждому члену группы «Z» предложили определить места в табели о рангах всех «номинантов» на звание лучшего головореза Советского Союза. Себя просили на пьедестал не возводить.
Я отдал первенство уральскому следопыту, за ним поставил Кавказца, третья позиция, ясное дело, досталась белобрысому полещуку. Все остальные соискатели наград поставили на первое место меня. Так же поступили почти все Профессора. А вот «члены жюри» высказались против, отдавая предпочтение «гэбэшнику». Разрешил ситуацию в мою пользу голос Иванова…
В то время начальник центра казался мне если не жутким стариком, то пожилым человеком — точно. Как же, сорок шесть — это чуть ли не полвека. И только сейчас я понимаю, как молод он был и какое высокое положение занимал, несмотря на свой возраст.
Всю жизнь я буду жадно ловить скудные крохи случайных сведений об этом загадочном человека, но так и не выясню до конца даже его истинную фамилию…
24
После прогулки моего «товарища» распарило. Он сбросил фуфайку, «адидас», даже тельняшку, и начал интенсивно приседать посреди камеры, резко разводя в стороны мускулистые руки.
Сидя на нарах, я залюбовался его фигурой. Бугры мышц сильно набухали, когда он сгибал руки в локтях, грудь разворачивалась, как меха аккордеона, — атлет, да и только! В его глазах заблестела лукавинка — предвестница интеллекта, и я не впервые уже засомневался, что этот мужчина может быть таким отморозком, каким мы представляли его, исходя их агентурных данных.
В жизни я встречал немало бандитов, как рядовых, так и высокопоставленных. На лицо каждого из них профессия наложила отпечаток — здесь я сторонник профессора Ломброзо. И смыть этот отпечаток они не могут, как ни стараются. В последнее время лидеры питерского криминалитета стали заводить собственных имиджмейкеров, одеваться у самых известных кутюрье, но этим они смогли обмануть разве что самих себя. Опытный оперативник сразу определит уголовника, в какие бы одежды он ни рядился.
Мисютин был прекрасным артистом. Его лицо то вдруг выказывало злобу и ненависть, то принимало выражение отрешенности и благодушия. Иногда оно становилось сосредоточенным и мудрым. Особенно когда Барон забывал о моем присутствии и, увлекшись, на время становился сам собой. Как, например, сейчас, во время физпроцедур.
Заметив, что я пристально наблюдаю за ним, Мисютин резко повернул голову ко мне и неожиданно спросил:
— О чем задумался?
— Гадаю: мудрый ты человек или умный!
— Хочешь, я за тебя отвечу?
— Валяй.
— Умный!
— Почему?
— Существует такая присказка: чем мудрый отличается от умного? Умный быстро и умело решает все проблемы, а мудрый ставит дело так, чтобы проблем не возникало. Если бы я был мудрым — не сидел бы здесь. Так что — просто умный. И ты выстроил именно такой логический ряд!
Он был прав!
— Но человек, осознавший свои слабости, сразу превращается из умного в мудрого! Ибо в другой раз он не допустит таких ошибок, — завершил я свою мысль.
— Ну, даешь, Цицерон! — заулыбался Мисютин.
В камере люди или быстро сходятся друг с другом, или становятся врагами на всю оставшуюся жизнь. Пока все дело шло к первому варианту.
— Можно поделиться с тобой одной задумкой? — внезапно предложил мой новоявленный товарищ.
— Конечно.
— Тебя, как я понимаю, все равно выпустят. Не сегодня — так завтра. А мне семь лет калатать не хочется. Ты не против, если я выйду вместо тебя?
«Калатать». Опять полонизм или украинизм. Что бы это значило? Пока не знаю. Ладно, разберемся.
— Красиво говорим, а? — вопросил я в пространство, — «вышел», «зашел» — как в дешевую забегаловку. Нет?
— И все же? — придвинулся поближе Барон.
— Что мне за это будет? — помолчав с полминуты, спросил я.
— От Кума с подкумками?
— Они меня не очень волнуют…
— Не юли, Тундра. По глазам вижу — ты парень бескорыстный. За деньги не продаешься. Так что сочтемся как-нибудь по-другому…
На этот счет у меня были кое-какие задумки, но в тот момент я постарался не выдать их.
— Как? — спросил с улыбкой, которая должна была подтвердить, что деньги меня действительно не интересуют.
— Не знаю, — бесхитростно ответил Барон и обнял меня за плечи. — Но в долгу не останусь, поверь мне…
— Тогда я — за. Только как ты все это представляешь?
— Очень просто. Мы с тобой — одинакового роста и телосложения, оба стриженые. Освещенность в камерах и кабинетах — слабая. Оба мы тут недавно. Нас мало кто знает. Еще подтасуем дело так, чтобы дежурил знакомый «вертухай», через которого карты передали. Когда скажут: «Семенов, на выход», я возьму вещички — и слиняю. А ты сделаешь вид, что спишь… Так что к тебе никаких претензий они предъявить не смогут!
— Я за себя постоять сумею, будь спок!
— Вот и славно. Адвокаты и следователи при таких процедурах не присутствуют. Только дежурный по корпусу офицер да прапорщик… Так что шансов у нас немало. Тем более что такое в «Крестах» и раньше случалось. Ровно четыре года назад… И все прошло чисто.
— Тебе наверняка будут задавать какие-то вопросы?
— Да. Попытают немного по биографии. Но ты подкуешь меня, как следует, по этой части — время у нас есть… Если потом будут интересоваться, откуда я знал такие подробности — скажешь, трепались вечерами про житье-бытье. В этом криминала нету!
