— Да пробовал я уже все это, пробовал!
— И что?
— Клянется, что ничего про Изотова не знает. Познакомился с ним пятого января в баре «Розмари», где бухал с Кравченко и Родиным, это тот начальнический сыночек. В последующие вечера собирались в баре уже вчетвером. Ставил все время Изотов — денег не жалел. Видимо, гонорар за убийство Гички проматывал!
— Но за четыре вечера мог что-то увидеть, услышать и запомнить… — как бы рассуждая вслух, говорю я.
— Вот именно! — подхватывает Перфильев. — Мы тут с Марком Борисовичем посоветовались и решили устроить вам очную ставку с Потемкиным. Только вы, как бы это правильнее сказать, не будьте слишком мягкотелым…
— Если начнет отпираться — врежь ему как следует, ты ведь умеешь! — без обиняков объяснил суть дела адвокат. — Мы будем глухими и слепыми!
Что ж, надо — значит надо, мне этот тип самому не нравится. Зачем гляделки пялил в коридоре?
Через несколько минут конвойный привел Потемкина в следственный кабинет и, козырнув, удалился.
Высокого, худого как щепка парня с продолговатым, даже лучше сказать, вытянутым сверху вниз лицом, заканчивающимся клиновидной бородкой, грязной и неухоженной, посадили напротив меня. В его колючих глазах я читал только злобу и решимость. Решимость не выдавать товарища.
Что ж, капитан Изотов, вернее, Миша Ермилов, будет очень признателен ему.
— Гражданин Семенов, изложите свою версию событий, — вежливо попросил Перфильев.
— В ночь с седьмого на восьмое января компания, в том числе и этот человек…
— Гражданин Потемкин, — уточнил Яков Михайлович.
— Не выпускал из бара «Розмари» молодую женщину. Проходя мимо, я услышал ее крики и бросился на помощь. С этим… гражданином Потемкиным были еще три человека…
— Граждане Изотов, Кравченко и Родин.
— Ага! На добрые слова они не отреагировали и попытались врезать… Применить физическое насилие ко мне. Я подумал, что, если справлюсь с самым сильным (таким мне показался Кравченко), они разбегутся. И врезал этому последнему гражданину по лицу…
— В область носа, — напомнил следователь.
— Однако парни не только не разбежались, но и стали угрожать мне оружием…
— Кто именно? — с максимальной строгостью в голосе поинтересовался адвокат Поровский.
— Точно не помню… Ясно, что не Кравченко, тот уже валялся в отрубе… И не тот плюгавенький, моложе других…
— Гражданин Родин? — подсказывает адвокат.
— Наверное. Тот в стороне стоял, — начинаю импровизировать я.
— Значит, или гражданин Изотов, или этот? — Перфильев кивнул на притихшего Потемкина.
— Скорее всего — он!
— Нет! Это не я! Это Изотов! — завизжал парень.
— Проверим, давай-ка сюда пальчики! — Перфильев принял игру и теперь уверенно держал в своих руках все нити допроса. — Сейчас снимем дактилоскопическую карту, и ты у нас не отвертишься!
Парень почему-то страшно испугался предстоящего дактилоскопирования. Его пальцы било дрожью, как после перепоя. Предполагал, что ли, что его «пальчики» фигурируют в каком-то из «висяков»?
— Не я это, гражданин следователь, не я! — молил он и даже засунул дрожащие ладони под мышки.
— Ты! — я вскочил с места и намерился было ногой выбить табуретку из-под задницы Потемкина, но вовремя вспомнил, что вся мебель в кабинете «зафиксирована», и переместил направление удара на живот задержанного.
Тот застонал.
Поровский и Перфильев как ни в чем не бывало наблюдали за этой сценой. Никто из них не собирался ни звонить дежурному по прямому телефону, установленному в следственном кабинете, ни нажимать кнопку тревоги.
Что в такой ситуации должен делать облыжно обвиненный обыватель? Правильно, поверить в свою безнаказанность «оторваться» на том, кто еще слабее и беззащитнее. Я лихо зацедил пяткой парню под бородку. Потемкин брыкнулся с табурета.
— Сволочь! — сорвалось с его уст.
— У нас нет никаких оснований доверять вашим показаниям! — морально «добивал» его Перфильев. — До очной ставки вы упрямо утверждали, что пистолет держал в руках гражданин Семенов. Теперь все валите на Изотова.
— Я не виноват! Ей-богу — не виноват. И до того инцидента никакого пистолета у Изотова не видел… Нет, я знал, что он работает в милиции, Сергей сам этим хвастался, но оружия никогда нам не показывал!
Я знал, что Потемкин говорит правду. И мне стало жаль этого нескладного парня, давно переставшего метать угрожающие взгляды в мой адрес. Поэтому не стал более истязать его, хотя следователь и адвокат всем видом требовали «крови». Даже подал руку и помог подняться.
— Спасибо! — процедил заморыш.
— Ешьте не обляпайтесь!
— Или ты сдашь мне Изотова, или загремишь по двести восемнадцатой на пять лет! — стал пугать Потемкина Перфильев, как еще совсем недавно пугал меня.
— Я все сделаю, все, как вы хотите, только где искать его — не знаю! Верьте мне! Не знаю!
— У нас нет выбора! — вторил следователю Поровский. — Или ты, или Изотов — кто-то должен пойти в тюрьму!
Мне стало противно смотреть на эту комедию. Уж больно старались господа юристы отхватить бандитскую премию. Еще, не дай бог, в действительности сделают козлом отпущения этого безвинного «гражданина Потемкина», сломают парня, заставят признаться во всем, в чем был и не был виноват… И бандитскую премию сцапают… А потом на первой же пересылке парня «братки» по указке «тамбовских» опустят и замочат… Нет, я в эти игры играть не буду!
— Хватит, — скрестив руки на груди, я повернулся к «сладкой парочке». — Вспомнил: пистолетом угрожал мордатый громила, как вы его называете?
— Изотов, — недовольно промямлил Перфильев.
— Вот-вот, Изотов, а этот хлюпик — невиновен. Близко не подходил. Так и запишите в протокол очной ставки.
— Спасибо! Век вас не забуду! — захныкал бородач, глядя на меня с приторной собачьей преданностью.
— Я тебя тоже. Из-за твоих дружков меня здесь с Рождества держат! Не выгораживал бы Изотова, сказал правду на первом допросе — сам бы здесь не оказался. Не рой яму другому!
Читаю мораль, а самому стыдно. Ведь, если по большому счету, не он «со товарищи» вырыли мне яму, а я им.
Ладно, не такой он святой великомученик. Элементарно, если бы не вмешался я тогда, — пусть действуя по отработанному сценарию, — они бы девку до нервного срыва довели, а может, и опаскудили бы. Во всяком случае, очень постарались бы.
И вообще, дело сделано.
— Надеюсь, сегодня же, в крайнем случае — завтра, я буду на свободе. Поторопитесь, Яков Михайлович и Марк Борисович, пока наша договоренность в силе! — бросаю сердито и, не дожидаясь разрешения, покидаю следственный кабинет.
