В принципе, впоследствии все именно так и случилось. Но в тот момент его рассуждения повергли меня в шок. Я же был совершенно уверен, что Олег не был таким глубоко законспирированным агентом, как я, на вполне законных основаниях получал в Ведомстве зарплату, — а следовательно, если и знал в общих чертах о существовании «Белых стрел», по идее, должен был иметь лишь самое отдаленное представление о моих отношениях с ними. А я не спешил открываться, так как совершенно не представлял, что посчитал возможным ему рассказывать о моей работе Иван Иванович.
Но на основании анализа его предложения я пришел к выводу, что Вихренко знает почти все, поэтому решил плюнуть на приказы и инструкции — и открылся!
— В моем распоряжении имеется прямой канал выхода на «Белую стрелу». Более того, я готовил московское отделение…
— А я — питерское, — рассмеялся Олег, и все намечающиеся недоразумения в наших отношениях исчезли, так и не появившись на свет.
— Только по общим дисциплинам: организация покушений, выработка психологической устойчивости, поведение на допросе… — продолжил Олег. — Последняя наука, впрочем, вряд ли им когда-нибудь понадобится. Провалившийся агент должен быть ликвидирован максимум через два часа. Неважно, в чьи руки он попал, — бандитов или правосудия. И делать это призваны мои люди. Включая меня, нас только трое. И то — третий в резерве!
— И кто-то из вас обязательно присутствует при каждой ликвидации! — догадался я.
— А то как же! К счастью, проколов бывает немного, сам знаешь, каково устранять своих. За всю карьеру я только одного шлепнул. Кстати, ты должен его знать. Мореман, помнишь?
— Да, конечно. Неслабый, но небрежный парень и самоуверенный не в меру! — без труда вспомнил я ученика из «московской группы».
— Она его и погубила. Излишняя самоуверенность порождает вседозволенность. Человек начинает думать приблизительно так: я ведь такой крутой, такой сильный, такой умный… Зачем придерживаться требований каких-то глупых инструкций, поступлю-ка я лучше по-своему…
— Но мы тоже отошли от инструкций, открывшись друг другу! Неужто за это — пулю в лоб?! — спросил я.
Ответ не так важен. Чувствую, что мы уже прошли этап, когда что-то надо ставить превыше личных отношений. Но важно, как для себя мотивирует Олег…
— Мы — другое дело. Сейчас мы действуем не в интересах Ведомства, а в твоих личных интересах. В данном случае ты — не сотрудник ГРУ, а рядовой обыватель. Народный мститель, если так можно выразиться…
Олег поймал мой взгляд и замолчал. И только после паузы, во время которой он несколько раз пригубил кофе, добавил:
— Месть не превыше долга, но отмщение — само долг…
— Книжник… Скажи проще: не ради выгоды своей работаем.
— Вот-вот, — подхватил Олег, — А знаешь, что Мореман придумал? Продавать оружие. Оно же у нас одноразовое, как шприцы. Уколол — и выбросил. Для предотвращения всяких неожиданностей непосредственно перед устранением рукоять покрывают специальным составом, чтобы не оставались отпечатки пальцев. Агент делает свое дело — и отходит, предварительно избавившись от оружия. Если его и схватят под горячую руку, то сразу выпустят — никаких доказательств его причастности к убийству обнаружить не удастся… Самоуверенный Мореман, решив, что ему дозволено все, после одной из ликвидаций ушел с пистолетом в кармане. Представляешь, что могло быть, если бы его взяли в тот момент? К счастью, этого не случилось. Я провел его до гостиницы, а мой напарник тем временем поставил в номере жучок. Стоим в коридоре и слушаем, как он трандит по телефону: «Да, есть классная пушка, берите бабки и дуйте в отель». Пришлось нажать на курок — выбора у нас не оставалось…
…В тот поздний ноябрьский вечер мы решили, что 2 января будет ликвидирован Гичковский — ближайший сподвижник находящегося в «СИЗО-2» Мисютина.
Я вызову одну из «Белых стрел», Олег, как и положено, станет осуществлять наблюдение за агентом, и когда тот выбросит пистолет — просто подберет оружие. На меня возлагался контроль за ходом всей операции — даваться в чьи-либо руки мы не собирались. Лучше смерть, чем позор!
17
— Расскажи мне что-нибудь про Ивана Ивановича, — как-то попросил я Олега. — Это псевдоним генерала Ларионова, не так ли?
— А ты откуда знаешь?
— Вычислил!
Олег ненадолго задумался и спросил:
— По некрологу?
— Точно!
— Боюсь, все не так просто. По Ведомству он проходил, как Локтионов… Под этой фамилией генерал получал зарплату, общался с облагодетельствованными журналистами.
— Знаю…
— Хоронили его, как Ларионова. Виталия Игоревича. Так звали Верховного Папу друзья, знакомые, кстати, и тот генерал Т., о котором ты упоминал. Но я знаю чуть больше других — служил с его сыном в Псковской дивизии ВДВ.
— Вот это номер!
— От Кирилла — а он был твоим тезкой — я узнал, что его отец по каким-то причинам взял себе девичью фамилию жены. Чем конкретно занимался его родитель — парень не знал. В военном билете у него значилось отчество Витальевич, но парень вспоминал, что мама иногда забывалась и называла мужа ласково Юрчиком…
— Голову сломать можно!
— Точно! Впрочем, все эти хитросплетения имен не имеют решающего значения в нашей истории… Кирилл оказался прекрасным парнем, верным, надежным товарищем. Может, чуть мягкотелым для десантника. Не было в нем агрессивности и злобы, как у других. Но совсем не рохля. Сбить его с ног мог далеко не каждый. Драться он не любил, уходил с улыбкой от любых приемов, выскальзывал, как уж, но партнерам боли не причинял…
— Не занимался он в нашей школе. На Балхаше, слышал?
— Даже побывал. Но позже. А Кирилл… Нас призвали из Москвы в ноябре семьдесят восьмого. Подозреваю, батя посодействовал насчет его службы в десантуре. Я же туда добровольно рвался. Прыжки с парашютом, рукопашный бой, оружие — это все увлекало меня еще на гражданке. Уже тогда я писал рассказики про суперменов, наших и забугорных…
— А что? Самый ходовой товар. Но я что-то не помню…
— Это сейчас он ходовой. И то на спад пошел. А тогда их нигде не печатали, — мол, все не так и не похоже, быть не может, потому что не может быть. Ну, думаю, спецы, — и сам решил стать таким, как мои герои. А ВДВ для этого дела — самое подходящее место… Афганские события стали настоящей неожиданностью для всех, кроме Кирилла. В конце ноября 1979-го его батя приезжал в часть, как я понял, специально для того, чтобы спросить у сына, хочет он участвовать в боевых действиях или нет. Конечно, он ничего не конкретизировал, дат и географических названий не употреблял. Каков был ответ, ты догадаешься сам…
Не думал я, что мне еще раз придется услышать историю генеральского сына — с такой стороны…
— В середине декабря нас неожиданно перебросили на южную границу. «Скоро повоюем» — шепнул мне как-то Кирилл. Я недоумевал: с кем воевать-то? Китайцы вроде бы успокоились, а Америку, как потенциального противника, всерьез никто не принимал, хоть на политзанятиях солдатам усердно пытались внушить мысль, что наш враг номер один — империализм США. Безусые пацаны, мы интуитивно разбирались в политике почище идейно подкованных замполитов. Ну зачем, скажите, американцам нападать на нас, когда у них все есть? Воевать, чтобы утратить свое благосостояние — нет уж, извольте! Это за нашей голотой надо смотреть в оба, чтобы никакой агрессии не встругнули!
