– Да ну? – изумился старый приятель. – Ах ты гад…
XV
В Миланском аэропорту Морхинина встречал Бертаджини и его сын, человек лет тридцати, очень похожий на своего представительного отца, только без седины в кудреватых волосах.
Пока Валерьян проходил таможенный контроль, получал сумку с вещами, чего-то путал с документами на проходном пункте, они издали приветствовали его широкими улыбками и взмахами рук. Когда же он наконец прошел в вестибюль, итальянцы так энергично направились к нему, что другие пассажиры удивленно оглядывались.
Сразу после рукопожатия, хлопанья по спине и русского «Ну, наконец-то… Ну вот вы и в Италии… Как я рад вас видеть!» – Бертаджини сделал три шага назад и тут же сфотографировал Морхинина, слегка растерянного, с большой вещевой сумкой. Сын Владимиро Джино радостно сиял карими глазами и великолепной зубной эмалью, но кроме «Привет!» и «Добри ден, синьор Валериано!» по-русски ничего произнести не умел.
Бертаджини преуспел в жизни настолько, чтобы оказаться в том действительно благополучном среднебуржуазном сословии, о котором все долдонят в России, обещая в скором времени взрастить его на нашей захламленной и заброшенной холмистой равнине. И отец, и сын Бертаджини (Джино окончил университет и работал юристом в какой-то фирме) одеты были в добротные костюмы элегантного покроя и цветные рубашки с яркими, по моде, широкими галстуками.
Морхинин, в своем единственном отглаженном костюме и купленном Тасей на развале светлом плаще, тоже выглядел неплохо. Он попросил пройти с ним в банк, чтобы обменять подаренную старшей дочкой тысячу долларов. Сразу же в аэропорте москвич приобрел детскую машинку для внука Владимиро маленького Риккардо. То есть повел себя Морхинин воспитанным и щедрым джентльменом, который и за границей знает, как себя показать.
Когда они бодро уселись в «Фиат» вишневого цвета, Морхинин взмолился: «Ла Скала! Покажите мне Ла Скала!» – в память о тех днях, когда московская опера гастролировала на его сцене. Они проехали мимо знаменитого оперного театра, вдоль галереи, сверкающей магазинчиками и кафе, и наконец остановились напротив Миланского собора.
– Когда мы были на гастролях, собор выглядел не столь роскошно, заключенный весь в строительные леса…
– О! Сколько лет прошло… Леса давно сняли, и вы можете любоваться статуями, витражами и каменной резьбой… Но как ваше впечатление о нынешней Италии, Валерьян?
– Откровенно? Хуже, чем пятнадцать лет назад. Все казалось скромнее, проще, но больше по-итальянски как-то. Конечно, не катил такой сплошной поток авто…
– А у вас-то в Питере, в Москве! Еще больше авто, готов поклясться!
– В Москве вообще бензиновый ад, а весь город буквально завален и завешен рекламой – от движущихся электрорастяжек на крышах и поперек улиц до американских улыбок и пупков полуголых девиц чуть ли не у самого Кремля… Собственно, вот все то же самое и здесь, только поменьше количеством и размерами… Где знаменитый блошиный рынок? Где продавцы жареных каштанов? А где итальянские маленькие таверны? Почему вместо них японские, китайские, ливанские, египетские, марокканские? Почему столько негров, арабов, еще кого-то…
– Албанцы незаконно мигрируют, а наше слабое либеральное правительство не может серьезно этому воспрепятствовать. Боится быть обвиненным в нетолерантности. Ислам захватывает Италию, вообще Европу… Глобализация, – Бертаджини махнул рукой не без печали: – Хватит об этом. Глобальная цивилизация катится и со стороны Америки. А азиаты и африканцы расселяются в городах старушки-Европы. Но Россия, при всем ее безумном беспорядке и безудержном грабеже, все-таки держится – она слишком огромна… Знаете ли, Валерьян, я думаю, Россия удержит ислам и остановит Америку…
– Сомневаюсь. К тому же вы забыли про неистово процветающий Китай…
– Все! К дьяволу… О Мадонна, прости меня… К чертям политику! Нас интересует «Проперций» – роман писателя Морхинина, уже отпечатанный в типографии. Благодаря стараниям и упорству одного старого мантуанского журналиста.
– Нет слов, Владимиро… Я считаю, таких людей, как вы, больше на свете не бывает! – искренне воскликнул Валерьян.
Наконец вишневый «Фиат» выехал из голубовато-серой от смога миланской котловины и заскользил по переполненному шоссе к Мантуе. И, несмотря на потоки автомобилей, караваны туристических автобусов, массы слишком смуглых или откровенно чернокожих торгашей и попрошаек, Морхинин имел счастье любоваться по пути архитектурными красотами Возрождения, прелестными, как декорации к шекспировским спектаклям.
– Мы поедем в Мантую через Верону специально для вас, чтобы вы хоть мимоходом посмотрели на эти живописные города.
Морхинин наслаждался, выглядывая среди современного цивилизационного хлама соборы, палаццо, площади и фонтаны. К вечеру машина подъехала к аккуратному особнячку с примкнутыми к нему магазинами и сквером. Это был тот адрес, который Морхинин знал наизусть, надписывая письма к Бертаджини.
Въехали под арку в замкнутый дворик, выложенный темно-серой плиткой, дверь подъезда оказалась распахнута. Пожилая дама в длинной юбке и замшевой кофте стояла на ступеньке крыльца, держа за ручку светловолосого малыша лет трех. Рядом в белых джинсах и красной куртке – невысокая молодая женщина, жена Джино.
Начался интеллигентный и милый, но все же итальянский гвалт. Все сразу начали быстро говорить, любезно улыбаться и приглашать, приглашать, приглашать…
Морхинин поцеловал руку пожилой синьоре Федерике и Виттории, жене Джино, в ответ чмокнувшей его в щеку. Он серьезно по-мужски пожал ручку светленькому Риккардо и поинтересовался его именем. «Mio nome Riccardo Bertagini», – четко представился трехлетний внук Владимиро. Потом мальчик (как разобрал Морхинин), в свою очередь, предложил назвать себя приезжему дяде-иностранцу. Пришлось сказать, что его «nome – Валериано», и затем лишь вручить машинку.
– Грацие, синьор Валериано, – выражая сдержанное удовольствие на сосредоточенном личике, поблагодарил Риккардо. Но быстро потерял терпение, взвизгнул и, сопровождаемый кем-то из родственниц, помчался вверх по лестнице в детскую.
Вскоре умытый, причесанный, сменивший рубашку Морхинин оказался за столом с приготовленными по-праздничному рыбой, мясом, пестрой массой нашинкованных овощей, бутылями с красным вином и минеральной водой. Спохватившись, Морхинин вернулся в свою комнату, достал из сумки литровую бутылку водки, большую банку красной икры и маринованные белые грибы в фирменно украшенной упаковке, которые он купил в Замоскворечье на «Славянской ярмарке». Кроме того, вручил дамам двух матрешек и деревянного русского старика в лаптях, сидевшего на печи. Итальянки восхищенно разглядывали сувениры и делали вид, что держат в руках веселые русские поделки впервые. Уж наверное Владимиро давно навез из командировок «хохлому», пару пламенеющих розами «жостовских» подносов и голубоватую изящную «гжель».
Ужин не стали затягивать, так как с утра нужно было ехать в Турин, к славистам-переводчикам. Затем следовало посетить Ассизи, родной город Проперция. Вечером там намечалась презентация, где должны были присутствовать все принявшие участие в издании романа.
