Четырнадцать капитанов наших кораблей получили ордена Св. Георгия и Св. Владимира 2-й степени.
Естественно, что императрица и ее дипломаты на весь свет раструбили о великой победе. Но в личной переписке Екатерина и Потемкин давали сражению куда более скромную оценку.
Так, 1 августа 1791 г. Потемкин писал Екатерине: «Флот турецкий ушел от нашего ночью, а наш вошел на рейд ради исправления, мелочных починок и уравнения интрюма. И через четыре дни выйдет. Теперь уже он в море быть должен. Я предписал стараться отгонять неприятеля, удерживаясь от решительного дела, ибо при начале переговоров риски не годятся, а ежели б разорвалось, чего не дай Боже, тогда уже повсеместно удар сделать. К тому же нужно пещись о присоединении кораблей: “Св. Троица” получает последние вооружения уже у Еникалы, да “Богоявление” под Очаковом, затем – “Сошествие” и “Григорий” будут готовы. “Богородица Казанская” спущена и следует к Таганрогу, а фрегат линейный “Иоанн Златоуст” уже вооружается и скоро пойдет к Еникале».
Здесь следует обратить внимание не только на оценку сражения у Калиакрии – «флот турецкий ушел от нашего ночью» (кстати, больше в письме ни слова о сражении), но и на готовность новых кораблей. Действительно, два 66-пушечных корабля и четыре фрегата (один 60-пушечный, два 46-пушечных и один 36-пушечный, первые три считались тогда кораблями) были готовы присоединиться к эскадре Ушакова. Таким образом, Федор Федорович ничем не рисковал, продолжая ночной бой и преследование турок до полного их истребления. Даже в случае потери нескольких кораблей и судов, что было маловероятно, он мог сразу же восполнить потери.
28 августа 1791 г. Екатерина отвечает Потемкину: «О разогнании турецкого флота здесь узнали с великою радостию, но у меня все твоя болезнь на уме. Смерть Принца Виртембергского причинила Великой Княгине немалую печаль. Прикажи ко мне писать кому почаще о себе».
Итак, матушка-государыня лучше всех охарактеризовала сражение у Калиакрии: «разогнание турецкого флота». Не разгромили, а прогнали!
3 августа 1791 г. князь Потемкин, еще не зная о сражении у Калиакрии, послал к Ушакову крейсерское судно «Березань» с двумя турецкими представителями и ордером, где объявлялось о заключении мира.
Через несколько дней Ушаков получил ордер Светлейшего, и русский флот направился в Севастополь 4 ноября 1791 г. Ушаков отдал приказ по флоту об окончании кампании и разоружении судов. «Сим же орденом предписано: поздность времени воспрещает уже о выходе в море нынешний год, и для того флот ввесть в гавань, поставить на место и разоружить по надлежащему; по соходству сего повеления, рекомендую гг. командующим со всех кораблей и прочих судов (кроме брантвахтенного фрегата) порох и огнестрельные снаряды в самой скорости свезть на берег и положить, где следует, в магазины, и по исполнении ко мне рапортовать; тогда и прикажу я все суда ввесть в гавань и поставить на места»
[179].
Глава 9. «Крейсеры» идут на абордаж
В связи с численным превосходством турецкого флота над русским Потемкин поддержал идею создания корсарской флотилии на Черном море. Но я уверен, и без него греки бы сами взялись за оружие. Они надеялись обрести независимость в этой войне, а также страшно желали пограбить. А когда патриотизм совпадает с личной выгодой, люди готовы идти через огонь, воду и «медные трубы».
Откуда же греки брали корабли? Ну, во-первых, какие-то греческие суда уже к 1787 г. осуществляли каботажные перевозки на Черном море, а еще больше пришло из… Оттоманской империи. Огромный город с населением в 1,5–2 миллиона человек, причем на 95 % бездельников, требовал ежедневно сотни тонн продовольствия и различных товаров. Сухопутные дороги в Турции были очень плохи, и связь Стамбула с побережьями Болгарии, Малой Азии и Кавказа осуществлялась в нормальных условиях только морем.
В ходе войны 1787–1792 гг. турецкие власти несколько раз пытались закрыть Босфор для коммерческих судов. Но цены на стамбульских рынках немедленно летели вверх, и начинались бунты не только населения, но даже янычар. В результате через несколько недель Босфор вновь приходилось открывать. Тогда было решено на каждое греческое судно сажать в Стамбуле одного или нескольких, в зависимости от величины судна, благонамеренных турок в качестве надзирателей, дабы нечестивые не ушли бы к русским. Но греки, как только теряли из вида укрепления Босфора, топили благонамеренных турок.
Вот характерный пример, случайно затесавшийся в наши морские архивы. 10 апреля 1790 г. из Константинополя в Севастополь пришел небольшой греческий парусник – чектырма – с грузом фруктов, табака и турецкого мыла. Хозяин, он же и рейз (шкипер), грек Яни Петро и команда из восьми греков изъявили желание служить корсарами. Все они были жителями острова Халки в Мраморном море. Стамбульским властям они сказали, что идут к черноморском берегам Анатолии торговать. К ним посадили благонамеренного турка для наблюдения, которого греки-де высадили, пройдя Босфор. (В чем я очень сомневаюсь!)
Севастопольские власти отправили греков в карантин, а товары и судно купили в казну. Судя по документу, желание их поступить в корсары было встречено благосклонно.
Из больших судов таким манером из Константинополя на Черноморский флот пришли «Св. Елена», «Св. Матвей», «Св. Николай», «Абельтаж», «Феникс», «Св. Андрей», «Принц Александр», «Панагия
[180] Апотумангана», «Св. Николай» (2-й) и «Красноселье». Все они стали «крейсерскими судами» и были куплены в казну. Исключение представлял «Св. Матвей». В казенных флотских документах суда эти называли Беломорскими. Дело в том, что греки и турки называли Эгейское море Белым.
По Черному морю рыскал пиратский корабль, одно название которого наводило ужас на капитанов торговых судов и обывателей приморских городов. На его борту славянской вязью было написано: «Князь Потемкин Таврический». Но не будем злить левых и радовать правых. На дворе стоял не 1905-й, а 1788 год, а в остальном все верно. Действительно гулял по волнам корабль с таким названием под командой матерого пирата Ламброс Качиони
[181]. «Потемкин» шел под Андреевским флагом, а Ламброс был не только пиратом, но и майором русской армии.
Еще в 1769 г. семнадцатилетний Ламброс Качиони вместе со своим старшим братом захватили торговое судно и начали пиратствовать в Архипелаге. Позже к ним присоединились еще два греческих судна. Среди пиратов Архипелага братья Качиони прославились отчаянной жестокостью. Поднимали ли они «черный Роджер»? Вряд ли – грекам не было свойственно англосаксонское бахвальство, и о них не пели худосочные интеллигентные девицы 1960-х – 1970-х гг.: «Бьется по ветру веселый Роджер, люди Флинта песенку поют». Чаще всего Качиони шли в атаку вообще без флага, и лишь когда рядом появлялся венецианский или французский фрегат, на мачту лихо взлетал… Андреевский флаг! Капитаны фрегатов, непристойно выражаясь (для «макаронников» и «лягушатников», конечно), вынуждены были менять курс – с эскадрой Орлова шутки плохи!
