– Она опять выкрутится, как вы думаете? Или осудят?
– Это решит следователь прокуратуры. И, может быть, суд. Откуда вы узнали про похороны?
Рыженькая с оттенком уважения указала на негритянку:
– Таня добилась. Звонила, звонила по милицейским инстанциям, пока добралась до вашего отделения…
– Управления, – поправил принципиальный Сидорин.
– Ага. Там и сказали, – приняла словесную эстафету Таня. – Я известила Шуру, и мы решили поехать. Проститься. Да вот не успели глянуть на Галю в последний раз.
– Пока доберешься… – с досадой сказала Шура.
– После отпевания в церкви гроб заколотили.
– Галю жаль. – Шура опять промокнула платочком заслезившиеся глаза. – Хорошая девчонка была. Симпатичная, простая. Хоть и ментовка…
Таня Бештлам укоризненно окинула взглядом грустящую подругу.
– Простите… – спохватилась Шура. – Это я…
– По глупости, – закончила негритянка.
– Ничего, – Сидорин скривил лицо подобием усмешки и, неожиданно поморщившись, дотронулся до левого плеча.
– У вас ранение? – восхищенно таращила африканские белки Таня. – В перестрелке?
– Охранник Илляшевской зацепил, – пояснил Сидорин, немного отвлекаясь от горестного настроения разговором с бойкими девушками. – Наш сотрудник Рытьков его навскидку достал.
– Правильно сделал, – горячо одобрила Таня, заинтересованно вертя головой. – Вон тот? Какой молодец!
Рытьков как раз обернулся и громко спросил:
– Поминать едете, Валерий Фомич?
– Еду, – отозвался Сидорин. Он нацепил кепку небрежным движением и направился к группе, отбывавшей с родственниками. Сделав несколько шагов, вернулся. – Я вас представлю как коллег Гали по «Золотой лилии». Надо и вам помянуть.
– Не получится, – сказала Таня. – Я через три часа отбываю с Казанского вокзала.
– Куда? – почему-то не понял Сидорин.
– На Урал. С концертной бригадой.
– А вы? – обратился капитан к рыженькой.
– Весь вечер барабаню в ресторане.
– Ну что ж… – Сидорин сочувственно покивал, как бы соболезнуя девушкам в связи с их серьезной занятостью. – Тогда вот номер моего сотового телефона. Мало ли что… Чем смогу…
– До свидания, Валерий Фомич. – Таня слегка поклонилась раненому воину, улыбнувшись с некоторым тайным значением. Потом срочно погасила улыбку и уже издали помахала прощально. Опера не совсем точно разглядели: была рука девушки в коричневой перчатке, либо перчатку она сняла.
* * *
Капитан Сидорин новогоднюю ночь дежурил в отделе. Тут же находилась несемейная молодежь – Саша Рытьков и принятая на место Гали Михайловой лейтенант Кормушкина. Лейтенант была сухощавая, маленькая, с живыми карими глазками.
В своем начальственном кабинете перемогался подполковник Гуминовский Максим Адольфович, очень представительный сорокалетний мужчина с двумя образованиями: собственно милицейским и юридическим. Гуминовский возглавлял отдел по раскрытию убийств вместо Полимеева, получившего долгожданную звездочку на погон и отбывшего на Петровку, 38.
К двенадцати часам подполковник Гуминовский вызвал оперов в кабинет. Поздравил их бодро и сообщил, что срочно уезжает. Его ждет неотложное дело, сказал он, и к тому же разболелся под коронкой недолеченный зуб. Если его присутствие случайно потребуется, добавил новый начальник, то об этом можно доложить по домашнему телефону кому-нибудь из родных. Они найдут способ ему передать.
Ответственность за порядок и профессиональную готовность опергруппы подполковник возложил на Сидорина.
После отъезда Гуминовского опера выпили большую бутылку виски «Джон Демесон», прихваченную Рытьковым в каком-то провинившемся магазинчике. Виски было шотландское – то есть, вполне вероятно, поддельное. Дымом и одеколоном отдавало больше положенного.
Однако опера подняли тост за счастье, здоровье и успешное раскрытие тяжких преступлений. Закусили любительской колбасой, шпротами недружественного латвийского производства и пирожками с капустой, принесенными лейтенантом Кормушкиной. Затем Минаков пошел к пропускному пункту побалакать с дежурными и поглядеть, сколько пьяных дебоширов, а также участниц древнейшего бизнеса, доставят в «обезьянник» после полуночи.
Рытьков и Кормушкина направились в предназначенную для их местонахождения комнату. Кормушкина попыталась сесть старшему лейтенанту на колени, но Рытьков насмешливо воспротивился этому.
– У меня правило, – сказал он убежденно, – где служу, там я не блужу.
– Правило, так правило, – не обижаясь, согласилась Кормушкина. – А у нас в милицейском общежитии было попросту, без церемоний.
– Ты откуда родом? – спросил благожелательно Александр.
– Из Ижевска. Я девушка уральская, вольная.
Заглянул франтоватый молодой эксперт весьма привлекательной наружности. Тот самый многознающий специалист, носивший длинное ратиновое пальто, шляпу, клетчатый шарф и определивший на глаз происхождение пистолета Юлии Сабло.
– Как, вызовов никаких? – проговорил он, позевывая и дымя сигареткой.
– Пока никого не зашибли. Но сквозь петардовую долбатню я слышу: где-то постреливают.
– Имитация? Холостыми? – насторожился эксперт.
– Не похоже. Я на слух редко ошибаюсь, – самоуверенно сказал Рытьков, ревнуя к эрудиции модника с шарфом. – Слушай, Борис, ты сейчас свободен?
– В каком это смысле? – поднял черные брови специалист по криминальным расследованиям.
– Вот тут новенькая сотрудница у нас скучает. Очень толковый опер, лейтенант Кормушкина.
– А звать как? – заулыбался Борис, видимо, готовый развлечь нового сотрудника.
– Меня зовут Таисия Николаевна, Тася. А вас, значит, Борис? Очень приятно. Ну, так… пойдем к вам? Будем дежурить вместе?
Эксперт и Кормушкина удалились в отдельную ячейку милицейского управления. А Рытьков разложил папки, чтобы воодушевленно покопаться в «глуховатых» делах.
Капитан Сидорин развалился у себя в комнате на обитом кожей, старом диване. Закурил, размышляя о разных определенно насущных и отвлеченных вещах. Вспоминал Галю Михайлову, хотя облик голубоглазой девушки неоправданно быст ро побледнел в его сознании. Он и думал о ней с какой-то бледной грустью, как о чем-то милом и несбывшемся. Раззуделся в кармане куртки и сыграл классическую мелодию сотовый. Трубка заговорила женским голосом.
– Кто это? – Сидорин собрался выслушать нечто относящееся к его оперативной работе.
– Говорит Таня. Бывшая коллега Гали Михайловой. Работали вместе с ней в «Золотой лилии». Помните? Мы с вами познакомились на похоронах.
«Чернокожая?» – чуть было не спросил он.
