К Илляшевской его пригласили через два дня.
– Помнишь мои инструкции в отношении девушек?
– Конечно, помню, – Дмитрий стоял перед директрисой с каменным лицом. Ее надменные, зеленовато мерцающие глаза его не смутили.
– Почему ты их нарушил?
– Я не собираюсь ничего нарушать. А если у вас другие сведения, то это вранье. – Молодой охранник откровенно рассказал о происшедшем между ним и воспылавшей некстати Ингой. – Она мне пригрозила, что настучит, будто я ее изнасиловал. Но я не думал все-таки…
– Это не она мне сообщила, а другое лицо. Здесь все помещения на контроле. Ладно, я тебе верю. Инге будет публичная порка. Но без мужского присутствия, разумеется. Так сказать, дамские разборки. Веселый девичник. Свободен, Ряузов, иди.
Дмитрий молча вышел из кабинета. В вестибюле мимо него проскользнула к Илляшевской тоненькая шатеночка с детским личиком. Глянула в его сторону ехидно, и парень понял, кто осведомил хозяйку.
Во дворе было промозгло, снег сероватый, мокрый. Кое-где лужи, чуть прикрытые хрупким ледком. Сырой ветер гнал по небу низкие тучи, похожие на клубы дыма, сыпал колкой крупой. За зубчатой изгородью филиала гнулись под ударами ветра старые сосны, кое-где оставшиеся в поселке. А поодаль, на плосковатой возвышенности, шумел поредевший ельник. Позади здания филиала, у запасного выхода, кем-то были брошены через лужицу доски. Галки летали гурьбой над ельником, звонко гомоня. Словом, погода не радовала.
Время тянулось, нетерпение навещало Дмитрия Ряузова всё чаще, но он ждал. И одним зимним утром время сорвалось с тормозов и помчалось, заметно приближая решающие события.
Илляшевская спустилась во двор в экзотически-шикарном тулупе, или, вернее, в подобии польского кунтуша с воротником из черно-бурой лисы, в обтягивающих статные ноги рейтузах и сапогах до колен. На черных волосах вишневый берет с брошью, на руках того же цвета замшевые перчатки. Увидев, как бы случайно, Дмитрия, Марина Петровна кивнула.
– Машину водишь? Чудно. А с «мерсом» справишься?
– Справлюсь, – сказал Дмитрий. – Как-то приходилось.
– Григорий заболел, что ли, – она выпятила нижнюю губу, сделав недовольное движение ртом. – Повезешь меня в одно место.
– Слушаюсь, госпожа директор, – затушеванной шутливостью Ряузов позволил себе выразить своеобразную почтительность. Она эти нюансы в голосе юноши несомненно поняла. «Красивая гадина, – подумал Дмитрий, усматривая доброжелательность в ослепительном оскале Марины Петровны. – Больно здоровенная только… Как колонна, или… Богиня, которая держит крышу… забыл…» – «Кариатида», – тихо подсказал кто-то сзади, из-за плеча. Он даже незаметно покосился в том направлении, даже случайно обернулся, но заметил только контуры истаявшего в воздухе силуэта. Хотите верьте, хотите нет.
До Москвы ехали молча. Илляшевская о чем-то раздумывала. Дважды звонила по мобильнику, развалившись на заднем сиденье. Причем разговоры были малопонятны. «Верцель? Да, я. Как акции? Угу. Смотри не прошляпь. Гут, покупай, если так. Чуть что – сообщай. Видерзейн». Или: «Это я, Марина. Скоро будет. Долго хранить не могу. Теперь всё изменилось. Найдем способ. В крайнем случае, рискнем. Удачи. Пока».
Сквозь автомобильное столпотворение продирались к центру. Это стоило нервов: то тут, то там пробка. Водители бесчинствуют, «подрезают» друг друга, готовы подмять и переехать. Все до глупости смелы, будто пьяные или обкуренные. Милиция вмешивается временами, но – бессильна. Чад в сыром воздухе от поддельного некачественного бензина. Дымка выхлопных газов сгущает городские туманности. Резкие сигналы тех, у кого сорвались нервы, у кого сделка горит, самолет улетает из Шереметьева. За кем хвост – бандитский или, наоборот, ментовский. В общем, Вавилон двадцать первого столетия от Рождества Христова.
Наконец за Садовым кольцом свернули в старинный переулок.
– Паркуйся, – сказала Илляшевская. – Жди.
На вылизанных «под Европу», прижавшихся боками особнячках вывески в готическом стиле. «Кайзер-банк», рядом ночной салон «Тюрингия» и отельчик с зеркальной дверью.
Равнодушно поглядывая, Дмитрий сидел на своем месте. Минут через сорок хозяйка «Золотой лилии» появилась локоть к локтю с высоким мужчиной ее возраста, одетого в великолепный костюм стального цвета, лиловую рубашку и серебристый галстук. Оба казались рассерженными до предела. Илляшевская раздувала ноздри, кусала толстую нижнюю губу. Джентльмен в стальном костюме грозно хмурился. Они говорили по-немецки, это Дмитрий определил. Разговор их воспринимался Ряузовым как серьезная ссора, хотя смысла он, конечно, не улавливал. Впрочем: «всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги, господа…» Что-то в этом духе, наверно.
В результате нервного разговора мужчина перешел на русский язык. «Маринхен, ты сука!» Потом он замахнулся на директрису.
– Идиот, думкопф! – завопила густым контральто Илляшевская, хватая обидчика за лацканы пиджака. Началась борьба, вначале происходившая на равных. Через минуту Ряузову показалось, что мужчина начинает одолевать.
Дмитрий выбрался из машины, подбежал к сражавшимся «партнерам» (как он уже в уме их назвал), вежливо отстранил Илляшевскую и четким свингом послал рассвирепевшего джентльмена в нокдаун. После чего взглянул на хозяйку:
– Добавить?
– Не надо, – сказала, тяжело дыша, Илляшевская. – Поехали.
Шатко опираясь на одно колено, мужчина безуспешно старался встать. В этот момент из зеркальных дверей выскочили два амбала с бычьими загривками, квадратными челюстями, белесыми бобриками. Оба в черном, в лакированных сапогах «наци».
– Гони! – приказала Марина Петровна, падая на сиденье рядом с Дмитрием.
Они помчались по довольно свободному переулку, избежав мщения телохранителей поверженного джентльмена.
– Будет погоня? – осведомился Дмитрий, соображая, что скандальная история просто так не кончится.
– Не исключено, хотя… вряд ли, – произнесла Илляшевская, оглядываясь на плачущее от сырости, заднее стекло. – Для проверки сделай пару рывков. На Садовом кольце влейся в общий поток и жми к Павелецкому вокзалу. – Она выдержала паузу и неожиданно засмеялась. – Удар у тебя поставлен. Лихо ты отреагировал. Совсем профи, Дима!
– Ну, обучен все-таки, – подавляя юношеское смущение, Дмитрий сделал непроницаемо-небрежный вид.
Илляшевская посмотрела на него сбоку зеленовато мерцающими глазами и воздержалась от дальнейших похвал.
– В Барыбино? – спросил Дмитрий, ощущая тайную гордость собой.
– Да. – Директриса, по-видимому, успокоилась, прокрутила мысленно диск насущных задач, попеняла себе за ссору с давним сподвижником своего разностороннего бизнеса – «ладно, пойду на уступки», – и почему-то вернулась к молодецкому поведению Дмитрия, хотя это было лишь предлогом для ее загадочных мыслей. «Малыш прелесть», – невольно думала Илляшевская. Обычно, запросто вступая в деловые контакты с представителями противоположного пола, при возможности интимных контактов она испытывала врожденное отторжение. Впервые могучая женщина чувствовала нечто вроде симпатии к молодому мужчине. Симпатии не практической и не какой-нибудь умозрительной и общеморальной, а похожей на физическое влечение.
