Разбитые кирзачи, вернее, их звуковой образ, пошмурыгали обратно к дому. Через несколько минут торопливые шаги совместно с хлопотливым бормотанием приблизились, и калитка открылась. Мелентьевна в серой вязаной шали удивленно таращила глаза.
– Кто это, не пойму…
– Это я, Мелентьевна, здравствуй. Ну да, борода, усы приклеены, парик, кепка… Не узнаешь никак?
– Ба-а-тюшки! Марина Петровна, миленькая, золотце, как же это вы… О-осподи! Ведь я и не знала, что вас уже выпустили… – Мелентьевна захныкала, раза два всплеснула руками и приникла символическим поцелуем «к плечику» бывшей хозяйки, как дворовая крепостная нянюшка. – А я всё думаю, думаю – где же там наша Марина Петровна? Где она сердешная наша?..
– Выпустили, выпустили меня, – прервала ее Илляшевская. – Потом поговорим. Сейчас пройдем на крыльцо. Дело есть.
– Марина Петровна, я с вами, – вмешался Рустем. – Мне приказано находиться при вашей особе.
– Куда я от тебя денусь, красавец мой, – засмеялась экс-директриса. – Да ты мне скоро нужен будешь, как воин-телохранитель. Но, понимаешь ли, – она перешла на шепот, придвинувшись к уху парамидиевского охранника, – при постороннем старуха может замкнуться и чего-то важное недосказать, понял? Так что погуляй тут вблизи, а я поднимусь с ней на крыльцо. Потолкую. Мне нужно ее расколоть, проработать…
– Но все-таки, – нахмурился Рустем, – вдруг что-нибудь…
– Из этой избы нет тайного хода в римские катакомбы и нет тоннеля до Кремля, не бойся. Я не буду заходить в дом, поговорю на крыльце. Это устроит? И вообще, мы через пару часов должны будем совместно провернуть важное, рискованное мероприятие… И вдруг такое недоверие, такая мелочная опека. Что такое!
– Хорошо, договаривайтесь. Я погуляю тут, – согласился, наконец, Рустем. – Только пойду застрелю того урода и его собаку, чтобы она заткнулась…
Собака действительно производила слишком много шума: с неистовым лаем рвалась с цепи.
– Не вздумай, Рустем, притихни на время. Мелентьевна! Собаку надо бы угомонить. К чему нам такой гвалт ночью?
– Мишка! – обернувшись в сторону избы, крикнула бывшая костюмерша филиала. – Убери Шарика!
Собака вскоре умолкла, и Марина Петровна поднялась с Мелентьевной на крыльцо.
– Слушай внимательно, – тихо сказала Илляшевская, стягивая с лица бутафорскую бородку для облегчения речи. – У тебя были спрятаны, по моему приказанию, запасные ключи от всех комнат и коридоров. И от чердака. Одни хранила Люба, другие ты. Они на месте?
– А как же… но… И ведь посмотреть надо, где они, – засуетилась глазами Мелентьевна. – Я не проверяла… я ведь…
– Имей в виду, со мной два волкодава. Оба бешеные, вооружены до зубов. Преданы своему хозяину хуже лягавых, поняла? Если что-то не то… ну, сама знаешь. Надо мной тоже такие боссы, что – о-ё-ёй!
– Всё поняла, Марина Петровна. Сейчас будут ключи, – от старания закинув голову и шумно дыша носом, почти отрапортовала Мелентьевна. Хотела бежать со всех ног.
– Подожди. У тебя мой браунинг… С ним – порядок?
– Полный порядочек, Марина Петровна. Как завернули в тряпочки, в целлофан, так и лежит. Сейчас достану.
– И обойму не забудь. А еще неси мобильный телефон. Мне нужно позвонить, верну. Давай, шпарь.
Запыхавшаяся Мелентьевна принесла требуемые вещи четко, как бравый солдат. Глядела честно, побледнела даже от услужливого рвения, вытянула руки по швам.
Илляшевская убрала браунинг во внутренний нагрудный карман пальто. Ключи опустила в боковой на бедре. Оглянувшись на прогуливающегося по двору Рустема, вызвала по телефону «02» городского дежурного.
– Прошу соединить с МУРом. Я осведомитель старшего оперуполномоченного отдела по раскрытию убийств капитана Сидорина. Мне нужно немедленно передать лично ему сведения об опасном преступнике. Сидорин просил звонить в любое время дня и ночи. Но сейчас у меня нет с собой его мобильного номера. Помогите, пожалуйста. Это срочно.
Илляшевская настойчиво добивалась номера Сидорина. Позвонила.
– Слушаю, – голос был, конечно, недовольный, однако не сонный. Илляшевская почему-то запнулась, в одно мгновение вспомнив встречи с этим опасным опером, со своим врагом и преследователем. Но – удивительное ощущение какой-то безотчетной приязни к отважному и бескомпромиссному милиционеру сочеталось в ее сознании с ненавистью к нему. А ведь на нем – кровь Юлии Сабло, да и Малдыбаев с Хомочкиным разбились в машине из-за него. И очень странно его присутствие во всех «наездах» наркополицейских. Не был ли именно он одним из инициаторов проникновения в ее окружение «музыканта» Михайловой, «охранника» Ряузова?
Все эти соображения словно высветили сцены уже прожитой жизни и, сконцентривовавшись, ярко проявили облик этого человека.
– Слушаю, – еще раз произнес опер и представился официально. – Майор Сидорин слушает.
– Поздравляю с повышением в звании. Говорит Илляшевская.
– Вы же должны быть… Хотя я вас, пожалуй, сразу узнал. В бегах, Марина Петровна? Поздравляю. Жаль, не в моей компетенции заняться возвращением вас на прежнее место в изоляторе.
– У меня нет времени для острот. Зафиксируйте сообщение. В Строгино, позади Троицкого магазина, в элитном доме на последнем этаже находится Парамиди, объявленный в розыск по подозрению в убийстве или организации убийства молодого артиста… забыла как его фамилия… Кроме того, Стефан Парамиди является одним из крупнейших дельцов наркотрафика из России в Европу. Но убийство касается вашей работы, майор. У меня всё.
– Чему обязан такой любезности с вашей стороны? – осклабился на противоположном конце радиолуча Сидорин.
– Так нужно. Берите его немедленно, а то опять ускользнет. С ним телохранители, учтите.
– Грызутся наркопауки в банке?
– Пауки грызутся и в милиции, и в Думе, и в правительстве. Прощайте, майор.
– Благодарю за помощь, Марина Петровна…
Но Илляшевская уже отключила телефон и позвала Мелентьевну, которой перед телефонным разговором велела уйти.
– Мне надо пробраться в свой дом, – сказала она с суровой решимостью. – Там охраняют, не знаешь?
– Раньше охраняли. Потом одним днем вывезли все вещи: прямо сказать, вычистили помещение догола, как метлой повыметали, повыскребали. И котел с нагревом из котельной, и трубы свинтили… И провода сняли, даже выключатели и розетки… Одно слово – грабеж полный. Только стены и крышу небось не тронули. – Мелентьевна тяжело вздохнула и горестно потупилась, не в силах выдержать взгляда Марины Петровны с расширившимися во весь глаз зрачками.
– Откуда ты знаешь?
– Напротив филиала моя подруга живет, Танька Прохорова. Ее мужика приглашали на погрузку, он и рассказал.
– Гады, не имели права до приговора… Только при конфискации… – Илляшевская скалилась в темноте, как разъяренная волчица.
