Вместе с тем была послана телеграмма и Кавказскому наместнику, текст этой телеграммы был следующий: «Власть окончательно перешла в руки Временного комитета Государственной Думы. Члены старого правительства арестованы и находятся в Петропавловской крепости. Образуется Временное правительство, о составе которого немедленно будут извещены все места и лица всех губерний и областей России. Уверен, что Ваше Императорское Высочество окажет полное содействие Временному комитету и сделает немедленное распоряжение об устранении условий, препятствующих непосредственным сношениям Комитета с подчиненными Вам властями и учреждениями, также немедленно облегчит условия цензуры газет»
{144}.
Ход произошедших судьбоносных для России событий кратко изложил в своих воспоминаниях генерал А.С. Лукомский, где имеются любопытные детали, повлиявшие на окончательное решение императора об отречении от трона:
«2/15 марта, после разговора с А.И. Гучковым и В.В. Шульгиным, Государь хотел подписать манифест об отречении от престола в пользу Наследника.
Но, как мне впоследствии передавал генерал Рузский, в последнюю минуту, уже взяв для подписи перо, Государь спросил, обращаясь к Гучкову, можно ли будет ему жить в Крыму.
Гучков ответил, что это невозможно; что Государю нужно будет немедленно уехать за границу.
– А могу ли я тогда взять с собой наследника? – спросил Государь.
Гучков ответил, что и этого нельзя; что новый Государь при Регенте должен оставаться в России.
Государь тогда сказал, что ради пользы Родины он готов на какие угодно жертвы, но расстаться с сыном – это выше его сил; что на это он согласиться не может.
После этого Государь решил отречься от престола за себя и за Наследника, а престол передать своему брату великому князю Михаилу Александровичу.
На этом было решено, и переделанный манифест был Государем подписан.
Перед отречением от престола Государь подписал Указ об увольнении в отставку прежнего состава Совета министров и о назначении председателем Совета министров князя Львова. Приказом по армии и флоту и Указом Правительствующему Сенату Верховным главнокомандующим Государь назначил великого князя Николая Николаевича.
Все это с курьером было послано в Ставку для немедленного распубликования.
Получив телеграмму о том, что Государь отрекся от престола в пользу великого князя Михаила Александровича, в Ставке стало ясно, что на этом дело не кончится.
Во-первых, по основным законам о престолонаследии царь мог отречься от престола только за себя
[14]; за своего же наследника он отрекаться от престола не мог.
Во-вторых, приходящие отрывочные и недостаточно ясные телеграммы указывали, что отречение Государя вряд ли удовлетворит довлеющий над комитетом Государственной Думы Совет рабочих и солдатских депутатов.
В-третьих, было крайне сомнительным, чтобы великий князь Михаил Александрович, по свойствам своего характера, согласился в такую минуту стать императором.
И действительно, из Петрограда была получена телеграмма, что великий князь Михаил Александрович со своей стороны отрекся от престола.
Председатель Государственной Думы прислал телеграмму, что надо задержать манифест, объявляющий о вступлении на престол великого князя Михаила Александровича, чтобы не произошло путаницы.
На фронты были посланы подробные разъяснения происходивших событий.
3/16 марта Государь вернулся из Пскова в Могилев.
Настроение в Ставке было подавленное.
Никто не верил, что новое Временное правительство, формируемое в Петрограде, с князем Львовым во главе, окажется на должной высоте»
{145}.
Бывший император Николай II беспрепятственно вернулся в Ставку (в Могилев) для сложения с себя полномочий верховного командования, и, возможно, в глубине души его еще теплилась надежда на поддержку армии против «крамолы» и изменение ситуации в свою пользу. Однако он вскоре окончательно убедился, что надеяться на чудо было бессмысленно.
4 марта к нему в Ставку из Киева приехали великий князь Александр Михайлович и вдовствующая императрица Мария Федоровна. Великий князь ярко запечатлел эту встречу в своих воспоминаниях: «По приезде в Могилев поезд наш поставили на “императорском пути”, откуда Государь обычно отправлялся в столицу. Через минуту к станции подъехал автомобиль Ники. Он медленно прошел по платформе, поздоровался с двумя казаками конвоя, стоявшими у входа в вагон его матери, и вошел. Он был бледен… Государь остался наедине с матерью в течение двух часов. Вдовствующая императрица никогда мне потом не рассказывала, о чем они говорили. Когда меня вызвали к ним, Мария Федоровна сидела и плакала навзрыд. Он же неподвижно стоял, глядя себе под ноги и, конечно, курил. Мы обнялись… Он показал мне пачку телеграмм, полученных от главнокомандующих разными фронтами в ответ на его запрос. За исключением генерала Гурко, все они, и между ними генералы Брусилов, Алексеев и Рузский, советовали Государю немедленно отречься от Престола. Он никогда не был высокого мнения об этих военачальниках и оставил без внимания их предательство. Но вот в глубине пакета он нашел еще одну телеграмму с советом немедленно отречься, и она была подписана великим князем Николаем Николаевичем.
– Даже он! – сказал Ники, и впервые его голос дрогнул».
Далее описывая события, великий князь Александр Михайлович подчеркнул: «Генерал Алексеев просит нас присягнуть Временному правительству. Он, по-видимому, в восторге: новые владыки, в воздаяние его заслуги перед революцией, обещают назначить его Верховным Главнокомандующим!..
Мы стоим за генералом Алексеевым. Я не знаю, как чувствуют себя остальные, но лично не могу понять, как можно давать клятву верности группе интриганов, которые только что изменили данной присяге»
{146}.
Великий князь Александр Михайлович в приведенных выше нами воспоминаниях упомянул: «Вдовствующая императрица никогда мне потом не рассказывала, о чем они говорили». Однако в дневниках императрицы Марии Федоровны, которые она вела на датском языке, мы имеем сегодня возможность прочитать следующую запись от 4 марта 1917 г.: «Спала плохо, хотя постель была удобная. Слишком много волнений. В 12 часов прибыла в Ставку, в Могилев, в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции. Горестное свидание! Мы отправились вместе в его дом, где был накрыт обед вместе со всеми. Там также были Фредерикс, Сергей Михайлович, Сандро, который приехал со мной, Граббе, Кира, Долгоруков, Воейков А. Лейхтенбергский, Ежов и доктор Федоров. После обеда бедный Ники рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня. Сначала пришла телеграмма от Родзянко, в которой говорилось, что он должен взять ситуацию с Думой в свои руки, чтобы поддержать порядок и остановить революцию, затем – чтобы спасти страну – предложил образовать новое правительство и Ники (невероятно!) – отречься от престола в пользу своего сына. Но Ники, естественно, не мог расстаться с сыном и передал трон Мише! Все генералы телеграфировали ему и советовали то же самое, и он, наконец, сдался и подписал манифест. Ники был неслыханно спокоен и величественен в этом ужасно унизительном положении. Меня как будто оглушили. Я ничего не могу понять! Возвратилась в 4 часа, разговаривали с Граббе. Он был в отчаянии и плакал. Ники пришел в 8 часов ко мне на ужин. Также был Мордвинов. Бедняга Ники открыл мне свое бедное кровоточащее сердце, и мы оба плакали. Он оставался до 11 часов…»
{147}
