Император прибавил шагу, поскольку раздалась барабанная дробь и заиграла флейта. Казнь началась.
Струменский, по счастью, оказался не в первых рядах подлежащих истязанию и, следовательно, «дождался» своего тайного зрителя. По пояс обнаженный, разутый и привязанный к штыку путами, стягивающими руки, не слишком молодой, лысоватый, но красивый унтер-офицер покорно подходил к строю солдат. Перед этим экзекуцию прошли уже несколько человек, холодные отшлифованные булыжники под ногами были залиты кровью, и свежий предосенний воздух последнего дня августа наполнился от нее горьковато-сладким запахом – запахом России. Видимо, стране этой всегда суждено омывать свои дни кровью убитых…
В юные годы, когда Александр был еще беззаботным царевичем, эта же площадь познакомилась с казнью Емельяна Пугачева, которого сумел покорить только генералиссимус Суворов. Сам Александр Васильевич тогда очень сожалел об такой своей нелицеприятной победе. И когда все вокруг радовались, он в ответ на поздравления лишь горько усмехался:
– Если б можно было повернуть вспять время, – говорил он, – и если б можно было нарушить армейскую клятву, то ни матушка Екатерина, ни православная Россия никогда бы не увидели моего нынешнего позора.
Вскоре после того случая генералиссимус в спешном порядке ушел в отставку, а юный Александр так и не мог понять тогда – в чем же вина полководца? Почему тот чувствовал себя обескураженным, словно обязанным выполнять приказания, противоречившие чести и достоинству русского офицера?!
При дворе, конечно, носились слухи, что бунт Пугачева – не бравада ушкуйников
[9], а настоящая гражданская война. Что противники российского трона – не отбившиеся от рук казаки и не беглецы с каторги, а хорошо обученные воинскому искусству служивые люди, в числе которых много дворян. Генералиссимусу Суворову не составило большого труда разбить войсковые части противника, но когда он узнал, кого победил по указу Екатерины Великой, то сильно закручинился, елико сам давно уже был не согласен с внутриполитическими амбициями императрицы. Значит, слушаясь царского приказа, он приговорил к смерти тех, кому давно уже сочувствовал…
Именно сейчас, когда избиваемого шпицрутенами Струменского вели сквозь строй, а обнаженное тело солдата лопалось под ударами, и кровь обильно поливала булыжную мостовую, Александр вдруг понял, что Суворов был трижды прав и что над бедным унтер-офицером совершается тягчайшее преступление. Причем инициированное им самим, императором Александром I, Государем всея Руси. Оказывается, Закон Божий «Не убий!» нельзя оправдать никакими доводами, объяснениями и необходимостью. Убийство так и останется убийством, с какой стороны ни посмотри.
Но самым тяжким и несмываемым преступлением на совести императора лежало убийство отца. Это мучило Александра всю сознательную жизнь… И вдруг он до боли в душе понял, что повторяет в этот день то же преступление, только уже не чужими, а собственными руками. Все стало так ясно, что государь почувствовал острую боль в спине, будто получал удары вместе с наказуемым. Видимо, недаром придворные астрологи утверждают, что двойники при жизни могут испытывать одинаковые чувства, особенно физическую боль и моральную утрату.
Александр близоруко прищурился. Потом, чтобы внимательней рассмотреть истязуемого, достал лорнет и принялся пристально разглядывать экзекуцию. Но уже через несколько минут он заметил, что место вокруг него освободилось – пришедшие поглазеть горожане узнали его и шарахнулись, как черти от ладана. Такое отношение к собственной персоне государь видел впервые в жизни, что повлекло за собой еще большую депрессию, плотоядно пожиравшую сознание.
Император растерянно осмотрелся и, испугавшись одиночества, подступавшего к нему прямо посреди шумной толпы, повернулся и быстро зашагал прочь. Однако барабаны, сопровождаемые звуками флейт, не утихали за его спиной – значит, казнь продолжалась. Государь вдруг понял, что надо хотя бы посочувствовать солдату, не подозревавшему, что незаслуженное битие совершается по приказу самого императора.
– Если я признаю, что так должно быть, что это нормально, – твердил вслух Александр, широко шагая к дворцовым апартаментам, – если я с этим соглашусь, то должен буду признать также, что вся моя жизнь, все мои дела и даже победа над Францией – все дурно! Мне давно уже было откровение: надо выполнить то, что давно хотел сделать! Я должен уйти, исчезнуть, все бросить без сожалений…
Где, в каком храме к нему пришло это откровение, он так и не мог вспомнить. Потому что, мучаясь своими сомнениями, император неоднократно бывал в храмах разных конфессий. Александр часто молился Богу то с патриархом Фотием в православном Ильинском соборе, то с протестантом Парротом, то с католическим епископом Кампанеллой, то с иллюминатом Крюднером. Ходил ли император тогда в различные храмы с чистой совестью? Ведь даже в них он старался показать подданным, что совершает разговор с Богом – а, значит, вовсе не молился, а просто играл роль набожного и праведного Государя.
– Пора настала уезжать в Ярославль и записываться лицедеем в театр Волкова, – недовольно проворчал Александр, вспоминая свою религиозную экзальтацию.
И снова его, скрывшегося с места казни, догнала крамольная мысль, что такие экзекуции бесчеловечны, что так не должно быть! Но тут же, где-то в глубине сознания, поднялся афронт: мол, все совершается по уставу, и никуда не денешься от печальной необходимости. Более того, Александру ничуть не жаль было избиваемого унтер-офицера! Вместо того чтобы остановить казнь, он испугался быть узнанным, потому и спешно ретировался с места преступления… Преступления?!
Вернувшись в собственные покои, император выпил утренний чай, попутно приняв князя Волконского и барона Дибича, которые подробно принялись освещать добытые и уже проверенные сведения о собраниях тайного общества. Знать, масонство вновь поднимает голову, и государь сталкивается с выбором: либо подчиниться масонской лести, как это было с батюшкой, либо окончательно раздавить масонских червей, умело и нахально проникающих в сферу управления Государством Российским. Батюшка-то, император Павел I, поняв, к чему могут привести опасные замашки властолюбивого масонства, принялся немедленно избавляться от проникновения болезнетворных течений на землю Русскую, за что и поплатился жизнью.
Снова Государю вспомнился не единожды мучавший его сон, будто он сам, царственный наследник, присутствовал при последних минутах жизни батюшки. В опочивальню ворвались: петербургский генерал-губернатор Пален, братья Платон, Николай и Валериан Зубовы, генерал Бенингсен и командир Преображенского полка генерал Талызин. Комната оказалась пуста, но вскоре Государя нашли, прятавшегося за занавеской. Несколькими дерзкими ударами заговорщики свалили его на пол. В ногах у смутьянов лежал поверженный император, и каждый из них пинал его с таким остервенением и удовольствием, будто пред ним была тряпичная кукла. Пален во всеуслышание беспрестанно повторял: «Rappelezvous, messieurs, que pour manger d'une omelette, il faut commencer par cas ser les oeufs»
[10].
