– У меня уже нет противогаза, – сконфуженно признался Давид.
– Тем более, – отметил Вадим. – Значит, нам нужно постараться разобрать заложенный проход с этой стороны. Нож ты еще не потерял?
Давид пошарил по поясу и обнажил финку, у которой на одной стороне имелись зубья пилы.
– Вот и хорошо, – обрадовался Михайлов. – Давай поддевать каждый кирпич с разных сторон. Труднее всего будет вытащить первый, а там… в общем, давай работать. Не получается только у того, кто ничего не делает.
Глава 9
Стоит ли говорить, что Федор Кузьмич применил все с детства заученные врачебные навыки, чтобы привести Государя в надлежащий вид. Игумен Агафангел несколько раз пытался прорваться в келью, где колдовал над царским здоровьем его камергер, но тот всякий раз вежливо оттеснял настоятеля в коридор и обещал, что император с часу на час придет в себя и конечно же уделит время хозяину монастыря.
Архимандрит Агафангел на время успокоился и решил потерпеть.
Терпеть ему пришлось до следующего дня, когда в храме Святого Георгия совершалась утренняя литургия. Император вместе с Федором Кузьмичом явились на богослужение, и Александр Благословенный попросил настоятеля исповедовать его перед отбытием из монастыря.
Постоянных насельников на службе было немного, но даже в меньшинстве монахи сумели так отрепетировать церковное песнопение, что любая профессиональная капелла позавидовала бы этим отшельникам. Вероятно, каждый из них представлял, будто поет в последний раз. Особенно проникновенно у них получился ирмос «Иже херувимы». Государь, слушая монашеское пение, даже прослезился. Сам он не знал наизусть устава богослужения, но даже ему что-то показалось странным. И когда он после евхаристии был приглашен на исповедь, то первым делом решил узнать у настоятеля, в чем суть странности?
Услышав такой вопрос, игумен улыбнулся и попытался успокоить императора:
– Ничего особенного, Ваше Величество. Просто я, как настоятель этой обители, считаю, что отходить от веками проверенного канона не следует. Введенные в церковный обряд патриархом Никоном в 1666 году новшества не совсем соответствуют истине.
– Вам известно, что есть истина?! – удивился Александр.
– Истина – это всегда то, чего нельзя утаить, – пояснил пастырь. – Такого же мнения и пророк Серафим Саровский.
– Да, я был у него не так давно.
– Вот как? – удивился архимандрит. – Тогда вы, может быть, заметили у старца лестовку? – игумен показал императору висевшие у него на левой руке необыкновенные четки.
Кожаный ремешок сплетенной в круг лестовки состоял из множества бусинок, но заканчивалась она двумя кожаными треугольниками с вкрапленными в них полудрагоценными камешками, расположенными один над другим. Причем оба треугольника были с оборотом.
– О да, именно так, – подтвердил Государь. – Лестовку Серафим Саровский всегда носит с собой.
– Это особые четки, оставленные православным христианином Василием Великим, – продолжил настоятель. – Но никто из новоделов, последовавших за реформатором Никоном, не молится по лестовке. Этот удел оставлен только старообрядцам.
– А вы не боитесь Священного синода?
– Нет, Ваше Величество, не боюсь, – глядя императору прямо в глаза, ответил настоятель. – Я грек и знаком со многими течениями христианства. Недаром, перебираясь в Россию, я принял миропомазание православия и новое имя – Агафангел. Богослужение, не исковерканное на свой лад человеческими умами, осталось только у сторонников старой веры. Поэтому любой пастырь молится Богу так, как требует его совесть. Об этом мы еще поговорим на досуге. Теперь же чем я могу облегчить вашу душу?
– И то верно, – согласился царь. – Я верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, видимым же всем и невидимым. И во Единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия… Покаяться же хочу во многих сомнениях своих. Иногда даже в желании оставить предначертанный мне путь Помазанника Божия. В последнее время я чаще стал обращаться с молитвою к Вседержителю, но грешен помыслами, делами и не умением чего-то исправить… – Государь долго сознавался игумену в своих прегрешениях и сомнениях, а тот слушал исповедника внимательно, чуть склонив голову и закрыв глаза.
Видимо, так пастырь лучше воспринимал смятения души кающегося и мог найти достойный выход из создавшегося положения.
– Вы, Государь, неосознанно боитесь испытать участь многих из вашего царского рода. В частности, боитесь, что удел, выпавший на долю вашего батюшки, окажется и вашим. Уверяю вас, когда получите известие, сам Господь поможет вам, но даст испытание.
– Я уже получил известие, владыка, – поднял на настоятеля глаза император. – В Париже я бывал на мистериях у госпожи Ленорман. Как-то раз в ее зеркале я четко увидел себя самого, затем на мгновение мелькнул образ великого князя Константина, которого затмила внушительная фигура другого брата – Николая. После этого я четко увидел знакомые улицы Петербурга, какой-то хаос, развалины, трупы. Но самое страшное ожидало меня в столице. В прошлом году во время наводнения затопило дворец. А когда вода схлынула, в моей спальне обнаружился крест, занесенный течением с какого-то кладбища. И мне действительно Богом дан выбор: либо на царском троне превратиться в труп и превратить Петербург в сплошное кладбище, либо наконец-то отмолить смерть отца и в молитвах провести остаток дней своих, ибо это не только крест, а еще и жизнь настоящая…
Когда Александр замолчал, архимандрит Агафангел положил епитрахиль на голову императору, стоявшему перед ним на коленях, и произнес:
– Прежде подумайте, готовы ли вы нести крест свой, ибо обратного пути нет и не будет… Отпускаются грехи рабу Божьему Александру… – Игумен закончил молитву, поднял с колен императора и заглянул ему в глаза. – Готовы ли вы принять меня после трапезы? Мне думается, нам есть о чем поговорить.
– О да, владыка, – кивнул Александр. – Я привез вам с острова Явления хорошие вести. Хорошие вести и свои смятения.
После литургии гости посетили трапезную, перекусили и вернулись в свою келью. Настоятель монастыря тоже не заставил себя долго ждать. Сразу же с порога он горящим взором уставился на Александра.
Тот немного помедлил. После добровольного купания в осенней воде, ни разу до того не болевший император чувствовал себя не совсем хорошо. Государю давно бы уже надо было отправиться в Севастополь, где в особняке, предоставленном градоначальником, врачи Джеймс Виллие и Штофреген быстро пособили бы ему справиться с неожиданным недугом. Но он предложил настоятелю присесть на стул, сам же, выпив воды из стеклянного стакана, зашагал по келье чуть ли не строевым шагом. Поскольку места явно не хватало, император остановился у окна, повернулся лицом к игумену и посмотрел ему в глаза:
– Вы правы были, владыка. Мне, вероятно, не следовало заниматься детскими шалостями кладоискательства. В результате мне нездоровится. Но я выполнил предначертанное и нашел то, о чем мы с вами долго беседовали. С той стороны, где лунная дорожка касается острова Явления, над самой водой в одном из гротов я обнаружил несколько сундуков, обитых железом, церковную золотую утварь, воинские шестоперы, хоругви, топоры с золотой насечкой, книги в серебряных переплетах, инкрустированные драгоценными каменьями, множество икон. Но одна из них воистину поразила мое сознание. На ней был изображен песьеголовый святой! Я еще с детства слышал россказни о нем, но пока не увидел сам, мне, честно сказать, верилось с трудом в такую фантасмагорию. Я думаю, что все это церковное богатство прибыло сюда из Византии.
