Поддержка «берега» убеждала Никанора, что он был прав, призывая братию к вооруженному сопротивлению. Тогда, 22 и 23 июня 1668 года, архимандрит пережил нелегкую внутреннюю борьбу. Ввиду высадившегося на остров стрелецкого отряда воеводы Игнатия Андреевича Волохова братия и трудники святой обители разделились. Их и так уже оставалось меньше шести сотен – нежелающие бороться и неспособные к борьбе давно разъехались. Но все же остались люди, в трудную минуту предложившие сдаться, искать царской милости, покориться властям. Некоторые хотели даже перебежать к воеводе, но были схвачены товарищами и уведены в крепость.
Гораздо труднее было Никанору спорить со старым верным товарищем, соловецким Златоустом казначеем Геронтием, призывавшим братию открыть ворота стрельцам и безропотно пострадать от властей за веру, уподобившись древним мученикам. Непригоже, говорил Геронтий, уклоняться от подвига во имя веры, и нельзя монахам проливать людскую кровь, и нелепо биться с воинами, присланными от помазанника Божия, если он и уклонился к неправде. И проповедь Геронтия могла бы увлечь многих на Соловках, если бы он выступил перед черным собором, не поговорив прежде со своими друзьями Никанором и Азарием. Им он показал написанный для собора приговор, «что против государевых ратных людей не биться и монастыря не запирать!». Оставив Геронтия, Азарий и Никанор спешно собрали совет лучших людей, выдвинувшихся во время подготовки к обороне.
В келью архимандрита сошлись служки Фаддей Петров и Елизар Алексеев, избранные братией сотниками, Самко Васильев, известный своей отвагой кормщик, Григорий Черный, кузнец Киприан, Федор Брагин, дьячок Еремей, попы Дмитрий и Павел, монахи Симон, Тихон, Глеб, Герман, Иов Щербак, Аникий и другие, всего более двадцати человек. Это были люди не только испытанной верности отцепреданному благочестию, но обладавшие решимостью отстоять вольность беломорской твердыни от тьмы воинов Антихриста. Каждому из них братия доверила на своем участке готовить монастырь к обороне. Ни Геронтий, ни сам Иоанн Златоуст не убедили бы их сложить оружие, сдаться. На этом совете судьба Геронтия была решена. С болью в сердце, хотя и понимая неизбежность этой меры, Никанор согласился, что Геронтия следует лишить казначейской должности и возможности общения с братией. Немедля бывший казначей был взят под стражу и брошен в темницу.
Большой черный собор Соловецкого монастыря отверг предложение царского воеводы Волохова сдаться. Никанор лично скомандовал открыть огонь. Под ядрами и пулями стрельцы отступили от обители на версту, а затем, опасаясь вылазки, ушли на Заяцкий остров. Легко было представить, какое впечатление эта неудача произведет на царя Алексея Михайловича, тем более что, по сведениям соловецких сидельцев, подчиненные Волохову командиры рвались в бой и осуждали осторожность своего начальника в доносах в Москву. И действительно, 1 сентября царь послал воеводе выговор, приказывая высадиться на Соловецком острове и установить сношения с теми, кто желает покинуть осажденный монастырь.
Сведения об этом приказе Никанор с товарищами получил уже из Сумского острога, в который с наступлением осенних холодов отступил Волохов. От богомольцев, несмотря на запреты приезжавших в монастырь даже из ставки воеводы, соловецкие сидельцы знали о намерениях противника. Собрать сведения помогла и морская экспедиция Фаддея Петрова, который на вооруженной пушками лодье подошел к занятому неприятелем берегу и захватил в плен четырех стрельцов. Затем Петров бесстрашно отправился в Кемь. Стрельцы и жители Кемского острога не только не напали на соловчан, но даже помогли им загрузить карбасы купленной рыбой и тесом для укрепления монастыря. Опасность, как хорошо понимал Никанор, была не столько в блокаде или военных силах Волохова, сколько во внутренних соловецких несогласиях.
В то время как соловчане тайно пересылали письма своим сторонникам на «берегу», царский воевода засыпал «письмами об обращении» саму обитель. К зиме восставшие поняли, что держать на острове тех, кто отказался в свое время взять оружие, становится опасно. Даже среди людей, подписывавших раньше общие челобитные с обещанием «стоять насмерть, но веры отнюдь не переменять», оказались трусы, способные сдать монастырь. Всех колеблющихся выявить не удалось. В заговор, раскрытый донским казаком Григорием Федоровым и беглым холопом Федором Брагиным, входило одиннадцать монахов и девять трудников. 1 декабря 1668 года решением большого черного собора все они были высланы в Сумский острог, где немедленно принесли покаяние и рассказали о том, сколь хорошо укреплен и снабжен монастырь.
Между тем зимой и весной 1669 года Соловки решительно укреплялись. Никанор не участвовал в энергичной деятельности выборных начальников обороны, но поддерживал их распоряжения своим авторитетом. Мирские люди были распределены по сотням и десяткам, осваивали оружие (впрочем, многие отлично им владели), четыре караула по десять человек непрерывно несли сторожевую службу. Монахи и трудники дружно тащили на стены битый камень, чтобы было что бросать на головы штурмующих, готовили колья и вилы с железными наконечниками, чтобы сбрасывать лестницы, устанавливали котлы для варки вара, чтобы обливать осаждающих.
В марте келарь Азарий и Фаддей Петров с товарищами, чтобы положить конец колебаниям среди соловчан, вынули из хранилищ все новые богослужебные книги, сорвали с них переплеты и, изодрав, утопили в море, а переплеты сожгли. Тогда стало понятно, что в обители еще немало людей, надеющихся на сдачу властям. Против уничтожения книг выступила целая группа живших в монастыре ссыльных во главе с гривенским митрополитом Макарием. Его, ссыльного игумена Виктора, келаря Святогорского монастыря Кирилла и старца Герасима восставшие объявили «басурманами», лишили права богослужения и заперли под охраной в келье.
Но брожение среди братии не унималось. В июне восставшим пришлось пойти на крайнюю меру и выслать в Сумский острог всех живших на Соловках ссыльных, четырнадцать человек. В сопровождающие им дали пленных стрельцов. Благополучно добравшись к воеводе Волохову, ссыльные и стрельцы передали челобитную келаря Азария на царское имя, сообщающую, что ссыльные высланы «для того, чтоб они от нас не ушли». Действительно, трое ссыльных уже совершили побег – поп Сисой ушел, а архимандрит Феофан и Андрей Веревкин погибли в бурном море, как и посланные за ними в погоню десять трудников.
Опасность представляли успокоительные вести о том, что воевода Волохов смертельно перессорился с архимандритом Иосифом: их раздоры, доходившие до драк, не позволяли властям заниматься снаряжением военной экспедиции на Соловецкие острова. Население «берега» все больше страдало от царских поборов, начальственных свар и насилия стрельцов. Сам архимандрит Иосиф должен был признать, что монастырские крестьяне «нуждные и голодные, едят сосну, и сено, и мох», а стрельцы «крестьян оголодили и многих били и изувечили». Участились стычки местного населения со стрельцами, можно было ожидать вскоре восстания по всему Поморью
[36].
С новыми надеждами на победу келарь Азарий, казначей Симон (назначенный вместо Геронтия), Никанор и их товарищи постановили не молиться за царя и его семью, а молиться лишь за благоверных князей, не нарушавших исконного благочестия. Также они отказались молиться за патриарха и новгородского митрополита, упоминая в молитве лишь «православных архиепископов». Они не замечали, что, ругая царя Алексея Михайловича и изменяя молитву, смертельно пугают многих и отталкивают от себя «ревнителей благочестия». Так, при усиливающейся оппозиции их «богоотступному поведению» они энергично укрепляли монастырь до августа, не чувствуя приближения бури.
