Маленький обоз Никона настиг за Калугой отряд пятидесятника московских стрельцов Михаила Косого. Ворвавшись ночью на монастырский гостиный двор, сыщики избили и связали архимандрита Никона и его старого знакомого, бывшего дьякона царской дворцовой церкви Якова Яблонского, ехавшего на Украину «к матери своей родной, ко вдове Анне Тимофеевой дочери, для свидания с нею». Не найдя Медведева, лихие стрельцы ограбили задержанных, а Яблонского в качестве трофея приволокли к Троице-Сергиеву монастырю. При всем желании розыскная комиссия не могла найти криминала в поведении и прежней жизни Яблонского, уехавшего из столицы с высочайшего разрешения. После допроса он был отпущен и даже спас некоторую часть своего имущества (не считая денег и ценностей, уже поделенных между собой сыщиками).
Судьба Никона и других его спутников не установлена. Следствие не тратило на них чернил: выяснилось, что след Медведева вновь утерян. Старец оказался хорошим конспиратором. Он вовремя покинул обоз Донского архимандрита и успешно боролся со сверхмощным сыскным аппаратом.
Между тем все увеличивающееся число капитанов и стрельцов в полном вооружении скакало по дорогам страны в погоне за призраком. Только полковник Семеновского полка стольник Кривков выслал на сыскные работы трех пятидесятников и восемь десятников с людьми. По городам на площадях, по уездам на торжках, в селах и деревнях звенели крики глашатаев-биричей, читавших указ «о ворах и о бунтовщиках о Федьке Шакловитом и единомышленнике его о старце Селиверстке Медведеве». Население призывалось к ловле беглецов из Москвы, воеводы впадали в азарт.
В Курске Авраам Иванович Хитрово «сыскал» мирно жившего у всех на виду брата Сильвестра – Бориса Агафонниковича. И хотя быстро выяснилось, что Сильвестр давно в Курске не бывал и тем более у брата не прятался, воевода с 29 сентября до 7 ноября продержал Бориса Медведева под караулом, заведя о нем обширную переписку с розыскной комиссией во главе с Тихоном Никитичем Стрешневым. Еще раньше, как и положено пограничному полководцу, отреагировал белгородский воевода Борис Петрович Шереметев, схватив «объявившегося» прямо к нему подьячего Дворцового Судного приказа с одиозной фамилией Медведев, который привез в Белгород колодника-ссыльного. То, что подьячий именовался Калиной Афанасьевичем и не имел отношения к Сильвестру, ему не помогло: он отправился назад в узах, да еще не прямо, а через Курск, и не в Москву, а в троицкий застенок. К его счастью, он был все же отпущен (в итоговых списках следствия не значится).
Но не всем так везло. Подьячий Стрелецкого приказа Иван Истомин еще 13 сентября по собственному почину явился перед розыскной комиссией, чтобы помочь следствию над своим дядей Сильвестром и отчимом Михаилом Тульским. Так посоветовал ему другой его дядя – прославленный стихотворец и секретарь патриарха Карион Истомин, не отличавшийся гражданским мужеством. Паренек, проведший детство в доме Медведева и постоянно пользовавшийся его милостями, получивший место в приказе благодаря Шакловитому, донес, что его благодетели «почасту… говорили промеж собою тайно, выслав всех», а его-де с дядей Карионом стрельцы подозревали в шпионстве и даже хотели убить! Рвение Ивана Истомина не оставило равнодушными даже видавших виды сыщиков, так что запись о его освобождении из темницы появилась только в итоговом «Списке кажненных» и т. д., по окончании следствия.
При всей безрезультатности сыска шум, поднятый в ходе ловли Медведева и некоторых второстепенных жертв (также заочно объявленных государственными преступниками, но не схваченных 7 сентября вместе с Шакловитым), был полезен для составивших розыскную комиссию родственников и приближенных царя Петра. Чем больше беспорядочных толп вооруженных дворян и чиновников стекалось в Троицу, чем громче кричали на площадях биричи, призывая ловить изменников, чем внушительнее выглядели скачущие по дорогам сыскные отряды, тем сильнее внедрялось в сознание людей представление о существовании страшного заговора против верховных властей, тем крепче становилась уверенность в опасности чудом предотвращенного верными слугами престола государственного переворота. Ирония истории заключалась в том, что вся эта катавасия дымовой завесой прикрывала действительно совершающийся переворот. Под крики о злоковарном заговоре заговор победил.
Заговор
Чтобы было понятно, как очутился в самой гуще этой грязной возни вокруг власти выдающийся русский писатель и поэт, философ и просветитель Сильвестр Медведев, надо вспомнить некоторые события политической истории последней четверти «бунташного» XVII века. Российское государство стремительно выдвигалось в это время в первые ряды мировых держав. Его сельское хозяйство становилось все более товарным, перекрывая внутренние потребности и обеспечивая стране значительное место в европейской торговле. Сельская и городская промышленность насыщала укрепляющийся всероссийский рынок массой изделий, которые широким потоком устремлялись по историческим торговым путям на Восток. Быстро росли заводы и мануфактуры. Новая регулярная армия, одна из самых больших по численности в Европе, составлявшая уже 4/5 всех вооруженных сил страны, получала самое передовое по тем временам вооружение (вплоть до гранатометов и винтовок). В сражениях с отборными войсками Османской империи русские солдаты и стрельцы, драгуны и пушкари показали отличную боеспособность. Османское наступление в Восточной Европе было остановлено, Россия сама устремилась в Дикое поле, чтобы ликвидировать вековой очаг агрессии в Северном Причерноморье. Без ее участия уже не обходилось решение крупных международных проблем в Европе, Передней и Средней Азии; на Дальнем Востоке передовые русские отряды мужественно противостояли Цинской империи. Посольский приказ наладил дипломатические связи со всеми ведущими государствами и все более активно проводил свою линию на внешнеполитическом театре. Внутри страны шли почти непрерывные преобразования, затрагивавшие почти все стороны жизни, вплоть до изменений на общеевропейский манер стилей архитектуры и живописи, перехода с крюковых нот на линейные и указа царя Федора Алексеевича об отмене старинной длиннополой одежды.
Прогресс страны был тесно связан с ростом общественного самосознания. Одним из его проявлений было бурное развитие актуальной литературы, как правило рукописной, ибо на пути нового печатного слова плотиной стояла монополия Печатного двора, находившегося под контролем патриарха. Русская и переводная научная и техническая литература, беллетристика и публицистика создавались и переписывались все более многочисленными мастерскими и отдельными лицами по всей стране. Особенно велик был интерес к отечественной и всеобщей истории, наблюдавшийся во всех слоях общества. Значительно вырос вес писательского слова, авторитет литератора. Люди настойчиво пытались определить свое место в мире, понять пути развития государства.
Страшные оковы крепостничества, хотя и не ставшего столь могучим и всесильным, как после реформ Петра I, но уже неуклонно тормозившего развитие всего живого, душили страну. Все больше людей поднималось на открытую борьбу с феодальным бесправием. Крестьянские и казачьи волнения не утихали. Мощным потрясением господствующей бесчеловечной системы стала народная война под руководством Степана Тимофеевича Разина. На попытки туже затянуть цепи государственного крепостного рабства горожане отвечали еще невиданными по силе восстаниями, заставлявшими правителей временно отступать и маневрировать. По мере того как феодальный способ производства исчерпывал себя, силы реакции консолидировались, спеша любыми средствами задержать прогресс, скрутить народы России путами внеэкономического принуждения и идеологического дурмана.
