«О, правоверный народ, – иронически передает Медведев позицию отечественных “грекофилов”, – зри сих славных греческих учителей, как они творят и как веруют! Ибо они люди ученые, а мы неученые, и потому нам, неученым, подобает Бога за то благодарить, что благоволил оных, как какой-то свет, на просвещение нашего неразумия прислать, и этих ученых людей весьма почитать, и во всем… слушать, и им нимало ни в чем не противиться (как будто до их прибытия здесь, страшно сказать, и великие государи наши, и святейшие патриархи, и все духовные и мирские пребывали во тьме неразумия!)». Казалось бы, давно пора понять, что вера каким-либо посторонним «учителям» не заменит изучения источников, не заменит разума.
«А ныне, – констатирует Сильвестр, – увы! Нашему такому неразумию вся вселенная смеется!.. И сами эти нововыезжие греки смеются и глаголют: Русь глупая, ничего не сведущая. И не только так говорят, но и свиньями нас называют, вещая так: мы куда хотим, туда духовных этих и обратим, ибо видим их самих ничего не знающих…» Книга Медведева показывала, что отнюдь не все в Москве являются или притворяются безграмотными и послушными овцами зарубежных пастырей. Она оказалась искрой, попавшей в пороховую бочку. Все те, кто видел сомнительность нововводимого чина евхаристии, но чувствовал неуверенность перед авторитетом церковных властей и самого патриарха, обрели с книгой Медведева волю и голос.
Одновременное появление в столице новой книги братьев Лихудов не улучшило положения патриарха Иоакима и его приближенных. Сильвестр Медведев, хотя и не видел при написании своей монографии книги «Акос», блестяще предварил ее аргументацию и выиграл спор уже до его начала. После рассуждений заиконоспасского строителя (главы монастыря. – А. Б.) богословские аргументы Лихудов выглядели бледно, а их попытка вновь поднять на щит никонианские идеи независимости «благочестия» от «царства» и превосходства «греческой» науки над всеми остальными (в частности, славянской и латинской) была заведомо обречена на провал в глазах общественности. Ведь еще Суханов показал, что собственно греки составляют весьма малую часть восточной церкви, включающей многие народы, – а Лихуды с почти трогательной наивностью брались вещать от имени четырех восточных патриархов, стараясь убедить россиян, будто «всегда свет были греки и будут даже до скончания века».
И по содержанию, и по слогу сочинение Лихудов не выдерживало никакого сравнения с книгой Медведева. Пышное красноречие «Акоса» метко оценил известный писатель Иннокентий Монастырский в письме к украинскому гетману И.С. Мазепе: «Оных греков Лихудов письмо ни правды, ни мудрости в себе не имеет. Не себе, но своему безумию неугодного соседа имея, сами себя хвалят, и хвалят аж без стыда, называясь словеснейшими и мудрейшими богословами. Всякий разумный, искусный в философии и богословии, должен признать, что оных греков аргументы не богословские, но буесловские (ругательные. – А. Б.)».
Убедительность книг с разными точками зрения на время пресуществления была важна, но не менее важным было то, как они воздействуют на общественное мнение. «Мудроборцы» как раз и исходили из того, что немногие могут заинтересоваться сложными рассуждениями и спор не выйдет за пределы ограниченного круга «посвященных». В соответствии с этим они и начали «помалу разнообразными способами свое неправое мудрование в народе утверждать, говоря, что всякое новое вначале в народе не без ропота бывает, а когда понемногу приобвыкнут, и потом в обычай войдет, – и то за самую истину станут держать». Для Медведева же единственной надеждой была апелляция к широким кругам верующих, к их разуму и воле.
Гетман Иван Степанович Мазепа
Сама по себе книга Сильвестра не могла распространяться в большом числе списков: издание ее на Печатном дворе было исключено, а переписка затруднялась объемом. Но в конце XVII века и московские «простолюдины» имели навыки пропаганды. Еще в 1681–1682 годах был издан указ, запрещающий распространение рассуждений на религиозные темы, которые «на Москве всяких чинов люди пишут в тетрадях, и на листах, и в столбцах
[7]… и продают у Спасских ворот
[8] и «в иных местах, и в тех письмах на преданные святой церкви книги является многая ложь». В 1682 году восставшие распространяли свои оценки событий почти столь же эффективно, как правительство, а полемические выступления старообрядцев собирали на Красной площади и «торжищах» огромные толпы. Распространение неофициальных сочинений облегчалось сравнительно высокой грамотностью населения, его развитой письменной культурой. В Москве середины XVII века белое духовенство было грамотно на 100 %, черное – более чем на 70 % (как и купечество), дворянство – на 50 %, посадские люди – на 20 %, а крестьяне, появлявшиеся; в столице – не менее чем на 15 %. При этом уровень грамотности рос в соответствии с темпами экономического развития страны и преобразований. Известно, например, что с 1670-х по 1690-е годы грамотность податных жителей московской Мещанской слободы повысилась 36 до 52 %, что уже в 1677 году среди 636 домовладельцев в слободе было восемь профессиональных книжников (переписывавших рукописи на продажу) и даже печатник «листов» (офортов, в том числе злободневного содержания, на которые был большой спрос)
{109}. Понятно, что, призывая бороться с «мраком невежества», просветители имели в виду отсутствие в Москве учреждений, которые давали бы высшее образование, а не повсеместно распространенные начальные школы, учившие только писать, читать и петь по нотам. Стремление москвичей к знаниям и их желание обо всем «свое суждение иметь» были достаточно сильны, чтобы искра, зажженная Сильвестром, не пропала.
Вместо обширной книги Медведева в столице пошло по рукам множество экземпляров краткого «Обличения на новопотаенных волков». Книгу Медведева могли прочитать десятки человек, «Обличение» – сотни и тысячи. Автор его, иеродиакон Афанасий Иоаннов, служивший в «церкви Преображения Господня, что у великих государей во дворце», избрал доступную острополемическую форму, совместив опровержение «Акоса» и довольно глубокие доводы в пользу своей позиции с виртуозной руганью в адрес «мудроборцев», которые препятствуют развитию русской науки и в то же время величают москвичей «зверями, свиниями и всякими ругательными словами поносят за то, что Бог наш в Московском нашем государстве не благоволил быть школьному учению».
