Сто двадцать пять лет тому назад другая женщина, королева Мария-Антуанетта, переживала свои нестерпимые муки с таким же христианским смирением, как и Государыня.
«Как и Людовик XVI, Мария Антуанетта никогда не вышла из христианского смирения. Этому отдали должное даже Ее враги. Она увидит вокруг себя тени смерти, и Она дойдет до пределов отчаяния» (Alfred Leroy «Marie-Antoinette»).
Протопресвитер Г. Шавельский, обвиняя Государыню во всех смертных грехах, повторяя за всеми клевету и ложные слухи, помещает во втором томе своих воспоминаний главу XI «Царь и Царица в заточении». И тут тон Шавельского совершенно меняется. Он пишет о Государыне совсем другое: «В моем собственном сознании образ Императрицы Александры Федоровны двоится, представляясь в двух совершенно различных очертаниях. Царица Александра Федоровна на троне и Она же в заточении, в изгнании – это как бы две разные фигуры, во многих отношениях не похожие друг на друга. Царица на троне – властная, настойчивая и непреклонная, Царица в изгнании – смиренная и кроткая, незлобивая и покорная. Даже вера в Бога и Его святой Промысел у заточенной Царицы становится иною – более спокойной, проникновенной и глубокой, нежной и чистой».
Возможно ли это? Так ли это? Нет. И здесь неправда. Государыня Императрица Александра Федоровна всегда была властной и на троне и в заточении (я приведу об этом свидетельства), всегда была и глубокой и чистой, всегда любила Россию, всегда была подлинной христианкой, подлинной Царицей Православного Царства. Всегда была примерной женой и матерью, скромной, даже застенчивой и исполнявшей Свой долг.
А вы все, отец протопресвитер, и генералы во главе с вашим любимцем Алексеевым, и «либеральные» министры, и Николай Николаевич и другие Великие князья, и всякие «прогрессивные» и «передовые» деятели, обливали грязью эту необыкновенную и по уму и по силе воли женщину, свою Государыню, и клеветали и плели всякий вздор, делали то, что нужно было врагам России для ускорения гибели нашей Родины и брали большой грех на свою душу. И только когда пришла эта ужасная, мерзкая, отвратительная, вонючая революция, вами всеми же вызванная к жизни, тогда вы все испугались. И увидели все в другом свете. Не лучше ли, не проще ли, не благороднее ли сознаться в своем ужасном грехе и молить Господа Бога о прощении и своего греха и нашего всех общего перед преданным Венценосцем и Его Супругой, Его Семьей, перед загубленной Родиной, перед поруганными святынями, перед нашим тысячелетним Прошлым? Да, это был страшный грех и его последствия мы все явственно ощущаем. Но конец ли это уже или нет? Боюсь, что нет. Еще не изверглись до конца хляби гнева Господня на всех нас!
Государя, Государыню и Вел. кн. Марию Николаевну привезли в Екатеринбурге в дом Ипатьева, который уже был обнесен высоким забором. Один из будущих палачей Шая Голощекин (самый злобный и мерзкий) сказал Государю: «Гражданин Романов, Вы можете войти». Так же прошли в дом Государыня, Великая княжна и несколько человек прислуги. Когда Государь был привезен к дому, около дома стал собираться народ, Голощекин крикнул: «Чрезвычайка, чего вы смотрите!» Народ был разогнан.
Приезд детей описывает Жильяр: «…поезд остановился между вокзалами. Шел мелкий дождь. Было грязно… Вышли княжны. Татьяна Николаевна имела на одной руке свою любимую собаку. Другой рукой она тащила чемодан, с трудом волоча его. К ней подошел Нагорный и хотел ей помочь. Его грубо оттолкнули. Я хотел выйти из вагона и проститься с ними. Меня не пустил часовой».
Голощекин, Юровский и Заславский были теми людьми, которые проявляли власть над Царской Семьей с первого момента прибытия Ее в Екатеринбург.
С Царской Семьей оставались доктор Боткин, повар Харитонов, лакей Трупп и комнатная девушка Демидова. Начиналась последняя страница жизни Царственных Узников. Это была Голгофа.
Режим в ипатьевском доме был установлен крайне тяжелый, а отношение охраны было возмутительное. Но и Государь и Государыня относились ко всему окружающему спокойно и как бы не замечали окружающих лиц и их поступков. Как это было трудно и какие нервы, какую выдержку нужно было иметь, чтобы вести себя так! Распорядок дня был следующий: утром пили чай с черным хлебом, в 2 ч. был обед. До приезда детей и прислуги обед присылали из местного Совдепа. К ужину подавались те же блюда, что и к обеду. Прогулка раз в день на 15–20 минут в саду. Все было оцеплено караулом.
Чемодуров, камердинер Государя, которому удалось избежать участи Царской Семьи, говорит, что день и ночь в верхнем этаже стоял караул из трех красноармейцев, у наружной входной двери, в вестибюле и около уборной. «Поведение и вид караульных были совершенно непристойные: грубые, распоясанные, с папиросами в зубах, с наглыми ухватками и манерами они возбуждали ужас и отвращение».
Он же рассказывал и о следующем. «Обедали они все вместе. Во время обеда подходил какой-нибудь красноармеец, лез ложкой в миску с супом и говорил: “Вас все-таки еще ничего кормят”. Когда Государь, Государыня и Мария Николаевна прибыли в дом Ипатьева, их обыскали. Обыскивали хамски, грубо. Государь вышел из себя и сделал замечание, на это Ему было в грубой форме указано, что Он арестованный. Княжны спали на полу, так как кроватей у них не было. Устраивалась перекличка. Когда княжны шли в уборную, красноармейцы, якобы для караула, шли за ними»…
Жильяр рассказывает со слов того же Чемодурова: «Чемодуров говорил, что вместе с Царской Семьей за одним столом обедали и прислуга и большевистские комиссары, которые находились в доме. Однажды Авдеев (начальник караула. – В. К.), присутствуя за таким обедом, сидел в фуражке, без кителя, куря папиросу. Когда ели битки, он взял свою тарелку и, протянув руку между Их Величествами, стал брать в свою тарелку битки. Положив их на тарелку, он согнул локоть и ударил локтем Государя в лицо». А Седнев и Нагорный, которые были расстреляны отдельно, рассказывали кн. Львову, который сидел с ними в одной тюрьме:
«Охранники начали воровать первым делом. Сначала воровали золото, серебро. Потом стали таскать белье, обувь. Царь не вытерпел и вспылил: сделал замечание. Ему в грубой форме ответили, что он арестант и распоряжаться больше не может. Самое обращение с Ними вообще было грубое». Это рассказал Львов в своих показаниях Соколову. И становилось в доме Ипатьева все хуже и хуже.
Пьяные, разнузданные, эти хамы находили удовольствие мучить несчастных узников: во все горло пели отвратительные революционные песни, выкрикивали неприличные слова. Дом в самое короткое время стал грязным, заплеванным. Все эти охранники и красноармейцы были пешками в руках трех мерзавцев – Голощекина, Юровского и сперва Заславского, а потом Войкова (Вайнера). Г. Шавельский говорит в своих воспоминаниях, что Государыня на троне была одной, а в заточении другой. Вот показание одного из охранников Якимова: «Царь был уже не молодой. В бороде у Него пошла седина… Глаза были у Него хорошие, добрые… Вообще, Он на меня производил впечатление, как человек добрый, простой… Царица была, как по Ней заметно было, совсем на него непохожая. Взгляд у Нее был строгий, фигура и манеры Ее были, как у женщины гордой, важной. Мы, бывало, в своей компании разговаривали про них и все мы думали, что Николай Александрович простой человек, а Она не простая и, как есть, похожа на Царицу».
