Однако, я не могу не заметить некоторых дефектов его духовного склада. При множестве высоких порывов ему все же, как будто, недоставало сердечной широты и героической жертвенности.
Великий князь должен был хорошо знать деревню с ее нуждами и горем. Он ежегодно отдыхал в своем Першине. И, однако, я ни разу не слышал от него речи о простом народе, о необходимых правительственных мероприятиях для улучшения народного благосостояния, для облегчения возможности лучшим силам простого народа выходить на широкую дорогу. В Першине образцовая псарня поглощала до 60 тысяч рублей в год, а в это время из великокняжеской казны не тратилось ни копейки на Першинские просветительные и иные неотложные народные нужды… У Великого князя как-то уживались: с одной стороны, восторженная любовь к Родине, чувство национальной гордости и жажда еще большего возвеличения великого Российского государства, а с другой, – тепло-прохладное отношение к требовавшему самых серьезных попечений и коренных реформ положению низших классов и простого народа… Великого князя Николая Николаевича все считали решительным. Действительно, он смелее всех других говорил царю правду; смелее других он карал и миловал; смелее других принимал ответственность на себя. Всего этого отрицать нельзя, хотя нельзя и не признать, что ему, как старейшему и выше всех поставленному Великому князю, легче всего было быть решительным.
При внимательном же наблюдении за ним нельзя было не заметить, что его решительность пропадала там, где ему начинала угрожать серьезная опасность. Это сказывалось и в мелочах, и в крупном: Великий князь до крайности оберегал свои покой и здоровье; на автомобиле он не делал более 25 верст в час, опасаясь несчастья; он ни разу не выехал на фронт дальше ставок Главнокомандующих, боясь шальной пули; он ни за что не принял бы участия ни в каком перевороте или противодействии, если бы предприятие угрожало его жизни и не имело абсолютных шансов на успех; при больших несчастьях он или впадал в панику или бросался плыть по течению, как это не раз случалось во время войны и в начале революции.
У Великого князя было много патриотического восторга, но ему недоставало патриотической жертвенности. Поэтому он не оправдал и своих собственных надежд, что ему удастся привести к славе Родину, и надежд народа, желавшего видеть в нем действительного вождя» (о. Г. Шавельский «Воспоминания»). О. Г. Шавельский описывает в своих воспоминаниях чрезвычайно интересную сцену: «…Ко мне в купе быстро вошел Великий князь Петр Николаевич. “Брат вас зовет”, – тревожно сказал он. Я тотчас пошел за ним. Мы вошли в спальню Великого князя Николая Николаевича. Великий князь полулежал на кровати, спустивши ноги на пол, а голову уткнувши в подушки, и весь вздрагивал. Услышавши мои слова:
– Ваше высочество, что с вами?
Он поднял голову. По лицу его текли слезы.
– Батюшка, ужас! – воскликнул он. – Ковно отдано без бою… Комендант бросил крепость и куда-то уехал… крепостные войска бежали… армия отступает… При таком положении что можно дальше сделать?! Ужас, ужас!..
И слезы еще сильнее полились у него. У меня самого закружилось в голове и задрожали ноги, но, собрав все силы и стараясь казаться спокойным, я почти крикнул на Великого князя.
– Ваше высочество, вы не смеете так держать себя! Если вы, Верховный, упадете духом, что же будет с прочими? Потеря Ковно еще не проигрыш всего. Надо крепиться, мужаться и верить… в Бога верить, а не падать духом. Великий князь вскочил с постели, быстро отер слезы» (о. Г. Шавельский «Воспоминания»).
И еще одна сцена: «…Увидев меня, когда я возвращался от князя Орлова, Великий князь постучал в окно. Я вошел в его вагон. Там сидел и Великий князь Петр Николаевич.
– Ну что? – обратился ко мне Николай Николаевич.
– Самарин назначен, – ответил я.
– Верно?
– Да. Я только что беседовал с ним и с князем Орловым. Последний, кроме того, сообщил мне, что граф Фредерикс сегодня решительно говорил о Распутине, и Государь согласился, будто бы, удалить Распутина от Двора.
– Нет, это верно? – воскликнул Великий князь.
– Так точно. Я передаю слышанное мной от самого князя Орлова, – подтвердил я.
Великий князь быстро вскочил с места, подбежал к висевшей в углу вагона иконе Божией Матери и, перекрестившись, поцеловал ее. А потом так же быстро лег неожиданно на пол и высоко поднял ноги.
– Хочется перекувырнуться от радости! – сказал он смеясь» (там же). Не правда ли какой крупный «государственный человек»? Если бы только эти сцены, которые вряд ли говорят об уравновешенности и мудрости Великого князя. Позже мы увидим, что Великий князь Николай Николаевич был способен на более серьезные… промахи, если только не на поступки, которые квалифицируются совершенно точно в соответствующих статьях законов. Все это мы увидим в дальнейшем изложении, причем самое интересное, что я буду основываться главным образом на показаниях сторонников Великого князя.
Сейчас я коснусь воспоминаний генерала Ю.Н. Данилова, т. е. одного из тех четырех генералов, которые непосредственно участвовали в той поворотной странице Русской Истории, которая имела место 2 марта 1917 года. Он занимал, конечно, последнее место в этой четверке, после М.В. Алексеева, В. Рузского и А. Лукомского. Но сейчас я приведу выдержки из его книги «Великий князь Николай Николаевич», касающиеся Великого князя и Государя. В его описании Великого князя много, я бы сказал, лирического элемента и какой-то восторженной экзальтированности. Если бы он знал, что Великий князь хотел от него избавиться, то думаю, что не было бы и этой лирики, да, наверно, и книги. Данилов пишет: «Великий князь Николай Николаевич! Кто не слышал об этом имени? Кто не судил о его деятельности, иногда вкривь и вкось! Первый русский Верховный Главнокомандующий в период участия России в мировой войне. – Лицо, стоявшее во главе огромной пятимиллионной армии; человек, имевшей на своей ответственности задачу защиты огромного государства, составлявшего 1/6 часть всей суши земного шара. Через ряды этой армии, за время командования ее Великим князем, прошли по крайней мере еще столько же миллионов людей, собранных со всех концов России. Подчиненную ему армию он умел вести к великим победам; ее достоинство он сумел сохранить и в период тяжких неудач. Великий князь Николай Николаевич поражал всех, впервые его видевших, прежде всего своей выдающейся царственной внешностью, которая производила незабываемое впечатление. Чрезвычайно высокого роста, стройный и гибкий, как стебель, с длинными конечностями и горделиво поставленной головой, он резко выделялся над окружавшей его толпой, как бы значительна она ни была. Тонкие, точно выгравированные, черты его открытого и благородного лица, обрамленного небольшой седеющей бородкой-клином, с остро-пронизывающим взглядом его глаз, дополняли его характерную фигуру. Порывистые же движения и нервная, но всегда глубоко-искренняя речь зачаровывали собеседника, который легко подпадал под влияние его слов» (Ю. Данилов «Великий князь Николай Николаевич»).
[6]
