Хроника была повторена слово в слово и в дневном выпуске «Биржевых ведомостей». Похожее сообщение об этом возмутительном поступке поместило в начале марта большинство российских газет с незначительными разночтениями во второстепенных деталях. Опровержений со стороны Великого князя Кирилла Владимировича или же других участников этого события не последовало ни в те дни, ни когда-либо позже.
Факт подтверждается и собственноручной телеграммой Великого князя Кирилла Владимировича к своему дяде Великому князю Павлу Александровичу, отправленной еще до отречения Государя: «2-го марта 1917 года. Дорогой дядя Павел! Относительно вопроса, который тебя беспокоит, до меня дошли одни слухи. Я совершенно с тобой согласен, но Миша, несмотря на мои настойчивые просьбы, работает ясно и единомысленно с нашим семейством, он прячется и только сообщается секретно с Родзянкой. Я был все эти тяжелые дни совершенно один, чтобы нести всю ответственность перед Ники и Родиной, спасая положение, признавая новое правительство. Обнимаю. Кирилл».
Лицемерные слова об ответственности перед Государем и Родиной, оправдание своих преступных действий тем, что он якобы «спасал положение» – типичны для Великого князя Кирилла Владимировича. Но вот как эти действия оценивает другой участник позорного акта – М.В. Родзянко, приложивший столько усилий к совершению переворота в России. В своих воспоминаниях он по этому поводу пишет: «Прибытие Члена Императорского Дома с красным бантом на груди во главе вверенной его командованию части войск знаменовало собой явное нарушение присяги Государю Императору…»
Генерал Н.Н. Головин, бывший профессор Императорской Николаевской военной академии, а позже профессор русского историко-философского факультета, а также домашний учитель истории Великого князя в дни его отрочества в Париже, отмечает следующее: «Великий князь Кирилл Владимирович, являвшийся следующим после сына и брата Государя кандидатом на престол, ведет под своей личной командой батальон Гвардейского экипажа на присоединение к восставшим войскам, собиравшимся около Государственной Думы. Мало того: утром того же 14-го (1-го) марта он разослал начальникам частей Царскосельского гарнизона (Царское Село было резиденцией Императрицы Александры Федоровны) следующую записку: “Я и вверенный мне Гвардейский Экипаж вполне присоединились к новому правительству. Уверен, что и вы и вверенная вам часть также присоединитесь к нам”. Совершает все это Великий князь Кирилл Владимирович 14-го (1-го) марта, накануне отречения Государя, т. е. в тот момент, когда поведение членов Государственной Думы, какими бы мотивами оно ни диктовалось, являлось революционным. Говоря иными словами, Великий князь Кирилл Владимирович на третий же день солдатского мятежа присоединяется к восставшим и призывает к этому другие войска».
Так или иначе, благодаря столь всестороннему изучению даже второстепенных деталей этой измены планетарного масштаба, труд Кобылина не только не утратил значения в наши дни, но в силу своей насыщенности фактами позволяет увидеть общую картину национального бедствия. Несомненно, что это обращенное к нам из 1970-х годов прошлого века слово автора явится хорошим поводом для осмысления русской истории в один из ее самых роковых периодов.
Вступительное слово к первому изданию (Всеславянское издательство, Нью-Йорк, 1970 г.)
Староста Церкви имени иконы Казанской Божией Матери в Сантиаго, в Чили, в своем докладе по случаю 35-летия со дня смерти Государя Императора Николая Александровича и Его Августейшей Семьи, заканчивая его, сказал:
«…9-го марта вся Царская Семья была арестована.
Россия рухнула в бездну…
Прошло 35 лет от начала русской смуты. Много за это время пережито, и многое из того, что было тайным, становится явным. Сквозь туман взаимных обвинений, раздражения и злобы, вольной и невольной неправды, истина пробивается не свет Божий. Раскрываются двери архивов, становятся доступными тайны сношений, растут воспоминания, и у людей начинает говорить совесть. И по мере того, как с прошлого одна за другой ниспадают завесы, рушатся с ними и те злые вымыслы и сказки, на которых выросла, в злобе зачатая, русская революция. Как будто встав от тяжелого сна, русские люди протирают глаза и начинают понимать, что они потеряли.
И все выше и выше поднимается над притихшей толпой чистый образ Царственных страдальцев за грехи всея России. Их кровь, Их страдания и смерть тяжким укором ложатся на совесть всех нас, не сумевших Их уберечь и защитить и с Ними защитить и Россию… Покорные воле Предвечного, с Евангельской кротостью, несли Они поругание, храня в душе непоколебимую верность России, любовь к народу и веру в его возрождение. Они простили всех, кто клеветал на Них и кто Их предал
[1]. Но мы не имеем права этого делать. Мы обязаны всех виновных пригвоздить к столбу позора. Ибо нельзя извлечь из прошлого благотворных уроков для грядущих поколений, пока это прошлое не исчерпано до дна.
Старое, доброе, хорошее погибло или примолкло, придавленное обвалившейся на него громадой злобы и звериных страстей, но Она жива – эта бесконечно трогательная душа православной сердобольной России. Под грубой корой предрассудков, под грязью и гноем, хлынувшими из трещин истории, – продолжает жить нежное и сострадальное сердце народа. Оно лучшая порука в том, что не все потеряно и погибло, что настанет день, когда из праха, из развалин и грязи встанет Россия, очистит себя покаянием, стряхнет с души своей инородное иго – и вновь явит изумленному миру беззаветную преданность исконным своим идеалам.
И умученный Царь-Праведник станет тогда первой святыней России».
На такой же точке зрения стоит и наше издательство, что и заставило нас принять к изданию предлагаемый читателям труд Виктора Сергеевича Кобылина
[2].
Предисловие
Посвящаю памяти моей матери.
Автор
Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь.
2 Фессалон. 2, 7
С тяжелым чувством пишу я эти строки. Опять в памяти встают мучительные картины страшного времени. Опять встают недоуменные вопросы, на которые не находишь ответа. И все же продолжаю опять (в какой уж раз?) перечитывать все, что вышло из печати за последние пятьдесят лет. И не только перечитывать, но разбирать подробно написанное, сравнивать с другими изданиями, проверять тексты, систематизировать накопленный материал и искать повсюду недостающие еще материалы.
Часто задаешь себе вопрос: почему всю свою сознательную жизнь я интересовался этими событиями, почему неотвязно эти образы сопровождали меня в течение всей моей жизни? И сперва подсознательно, а потом все с большей уверенностью приходил я к выводу, что в этих событиях, в событиях одного дня, находится ключ к пониманию всех последующих событий, включая наши дни.
