Беседа с визирем продолжалась четверть часа. Визирь потребовал уже немедленного возвращения Крыма.
– Но ведь наша опека над Крымом определена Кучук-Кайнарджийским мирным трактатом? – вежливо напомнил посол.
– Мы разрываем старый мирный трактат и требуем подписания нового! – заявил он. – Иначе мы все от семилетних детей до седых стариков пойдем воевать с вами!
– Кто же останется стеречь Константинополь и султана? – с горькой иронией отвечал посол. – Что же до пересмотра трактата, то я не уполномочен решать такие вопросы!
После этого Булгаков вышел в приемную и молча сел на софу, обхватив голову руками. Следом вышел драгоман Порты. Опустившись перед Булгаковым, он принялся уговаривать его согласиться с требованиями Порты.
На это Булгаков твердо отвечал:
– Нет! Этому быть не можно!
Через час посол был закован в железо, и отправлен в самую страшную турецкую тюрьму – Семибашенный замок Едикуль.
При этом великий визирь был столь самонадеян, что не посчитал нужным сделать хотя бы ничего не значивший реверанс в сторону Австрии. Это могло бы удержать Вену от военного союза с Петербургом, но турки были сейчас слишком самонадеянны.
Спустя несколько дней был опубликован хати-хуманм с воззванием ко всем правоверным о начале войны с Россией. На военных чиновников по этому поводу были одеты дорогие кафтаны, а верховному визирю вручена сабля, усыпанная алмазами. Его же назначили и главным сераскиром. После этого Юсуф-паша поспешил в Гаджибей, чтобы оттуда командовать походом на Русь. Так началась война, которая завершится совсем не так, как мечталось в Константинополе.
* * *
Если взглянуть на карту Северного Причерноморья 1788 года, то даже самый непосвященный схватится за голову. Владения России и Турции были тогда столь перемешаны, что карта напоминала слоеный пирог. Херсон – в руках русских. Очаков – в турецких. Над Кинбурнской крепостью, что стояла на песчаной косе, прикрывающей вход в Очаковский лиман, развевался флаг русский. Сам же вход в лиман и главная Очаковская цитадель опять же были турецкими. Там у Очакова с середины лета стоял линейный турецкий флот под началом вице-адмирала Хассан-бея.
На границах с турецкими владениями в то время располагалась немногочисленная Екатеринославская армия под командованием самого генерал-фельдмаршала Потемкина-Таврического, а у нее в тылу еще более малочисленная резервная Украинская армия генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского.
Что касается Черноморского флота, то он летом 1781 года занимался своим обычным делом – находился в плавании. Основная корабельная эскадра курсировала у Евпатории, а два фрегата под началом бригадира Федора Ушакова были отряжены встречать караван из Таганрога. По всему морю шныряли турецкие шебеки, собирая сведения о нашем флоте. Турок, разумеется, примечали, но что ты им сделаешь, когда мы с ними в мире! Чтобы, не дай бог, не спровоцировать драчливых соседей, князь Потемкин велел Мордвинову:
– Турок не то что не задирать, а, наоборот, во всех случаях оказывать дружбу и благоприятство!
Увы, как оказалось, предложение «дружбы и благоприятствия» были уже напрасными.
Нападение турок произошло утром 21 августа у занятой нашими войсками Кинбурнской косы, которая особенно раздражала турок. Еще с вечера к косе подошла турецкая флотилия в 11 канонерских лодок и бомбард, которые затем неожиданно попытались захватить наш фрегат «Скорый» и 12-пушечный бот «Битюг».
Оба наших судна в это время стояли на якоре у Кинбурна в ожидании только что спущенных на воду в Херсоне линейного корабля «Святой Александр» и фрегата «Святой Владимир».
Несмотря на неожиданное нападение, командир «Скорого» капитан-лейтенант Обольянинов не растерялся и принял бой.
Анисофор Артамонович Обольянинов был моряком опытным и дельным, да и команда у него состояла сплошь из старых матросов.
«Битюгом» командовал лейтенант Иван Кузнецов по кличке «Кузнечик». При нем штурман подпоруческого ранга Никита Гурьев. Оба тоже ребята лихие, палец в рот не клади!
Едва над головой засвистали первые ядра, «кузнечик» обрадованно закричал своему штурману:
– Вот и нам свезло, Никита, наконец-то в настоящую передрягу попали! Турки хотели нас спужать, а мы и сами всему рады! Эх, понеслась душа в рай! Пали веселей, ребята!
Яростная перестрелка длилась больше двух часов, после чего «Скорый», несмотря на повреждения в рангоуте, поднял паруса и устремился в атаку. Следом за ним кинулся на врага и маленький бот. Со стороны это казалось совершенным безумием, и турки поначалу обрадовались, что русские спешат к ним сдаваться. С турецких судов ободрительно кричали и махали руками:
– Рус, москов, карашо!
Однако, сблизившись на пистолетный выстрел, Обольянинов, развернул фрегат бортом.
Выхватив шпагу, указал ей на турецкие канонерские лодки:
– Ребята, лупи их в бога душу мать!
Ребята и дали жару. После первого залпа в сторону отвернули первые пять канонерских лодок, после второго – остальные. На турецких судах вопили и кричали. Там рушились мачты и занимались пожары.
Издалека на поддержку канлодкам уже спешили более крупные турецкие суда, но Обольянинов ждать их вовсе не собирался.
– Руль влево! Уходим в Херсон!
Оторвавшись от турок, фрегат и бот тут же вступили в новый бой, на этот раз уже с очаковскими батареями. С честью выдержали и его, после чего оба судна укрылись в лимане, куда турки сунуться уже побоялись.
Из донесения контр-адмирала Мордвинова Потемкину: «21 числа в три часа пополудни, как скоро лежащий в линии неприятель из пушек и мортир учинил пальбу по нашим судам, то с оных на сие ответствовано было ядрами и брандскугелями. Началось сражение, в котором с обеих сторон производился беспрерывный огонь до шести часов, тогда фрегат “Скорый”, по наступающему ночному времени, имея расстрелянную форстеньгу и некоторые повреждения в такелаже, отрубил якоря и лег под паруса, чтобы выйти из узкого прохода в Лиман; ему последовал и бот “Битюг”; когда суда наши приблизились к Очакову, то крепостные батареи начали по ним действовать, а между тем суда неприятельские, снявшись с якоря, учинили погоню; фрегат и бот, допуская оные на ружейный выстрел, дали залп из ружей и пушек, чем, повредив многие суда, принудили их отступить. При сем сражении на фрегате убито три человека матрос и один ранен; выстрелов против неприятеля сделано 587. Ядра, вынутые из фрегата, весом 26– и 30-фунтовые».
Война между двумя государствами только разгоралась, и еще было не ясно, чья возьмет. Турки тешили себя надеждой захватить Кинбурнскую косу, запереть и сжечь Лиманскую эскадру, после чего уничтожить Херсон со всеми верфями. Затем они намеревались заняться Крымом, высадить туда большой десант и вместе с местными татарами выбить наших в северные степи.
Первая проба сил турок озадачила. Очаковский сераскир срочно послал депешу в Константинополь с настойчивой просьбой об отправке к крепости эскадры Бекир-паши, не рассчитывая на свою уже стоявшую подле крепости эскадру в три линейных корабля и четыре фрегата.
