Восшествие на престол состоялось в великой Гидинской мечети с подобающей восточной пышностью. Очевидец событий писал: «При входе султана в храм ревностные молитвенники кричали свои восклицания к великому пророку, прося от него долгожительной жизни новому их самодержцу и счастливого успеха во всех его предприятиях».
Селим Третий был по своей натуре философом: любил созерцать в телескоп ночное небо, беседовать с мудрецами и писать стихи арабской вязью. Тайно от всех он читал и европейские книги, причем не слезливые романы, как иные, а деяния великих мужей.
О себе Селим говорил скромно:
– Аллах избрал меня султаном, а значит, я должен сделать все возможное для величия Порты!
Когда великий визирь спросил нового владыку о его намерениях относительно мира с Россией, тот зло сверкнул глазами:
– Я намерен начать свое царствование только победным миром, а потому шлите мой фирман воинам – война будет продолжаться до полной победы над неверными!
Юсуф-паша смиренно склонил голову. Война продолжалась!
Дипломат князь Кочубей в своем исследовании о состоянии Османской империи писал о новом султане так: «Принц сей преисполнен многих качеств, редких в оттоманском монархе. Он честолюбив… хотя скуп и корыстолюбив, как все турки, но не имеет жадности предшественников своих… Ревность его к благу империи есть также для земли сея необыкновенная… Но все хорошие расположения и свойства сии весьма теряют своего весу, когда помыслить о невежестве его, о непостоянстве и слабости нрава, кои непрерывно мысли его переменяют».
Вскоре в покоях султана был замечен французский инженер барон Тотт. Селим много беседовал с ним и внимал советам французского полковника. Зная об этом, занервничал великий визирь Юсуф-паша и иные. Кто знает, что насоветует молодому султану хитрый франк?
А француз советовал призвать в страну европейских инженеров, заняться обучением корабельных команд, построить новые верфи, преобразовать артиллерию, и что самое главное – разогнать янычар, а вместо них создать армию по французскому образцу, во главе которой султан мог бы покорить весь мир.
Предложения барона были столь захватывающи, что вечерами Селим отказывал в расположении удрученным женам и наложницам и, игнорируя гарем, в одиночестве мечтал о грядущих переменах. Увы, пока ему следовало думать о делах более злободневных – продолжить или завершить столь необдуманно начатую его дядей войну.
Уже через несколько дней после восшествия Селим собрал в диване большой совет, на котором было решено «продолжать войну с величайшей живостью».
– Повелеваю! – объявил Селим. – Против венцев снарядить сильный корпус. Остальным же силам, разделенным на два главных войска, наступать на пашалыки Бессрабский и Молдавский против московитов, не давая никому пощады!
Вельможи согласно закивали, выказывая полное согласие с мудростью падишаха.
Затем Селим изгнал в ссылку визиря Юсуфа-пашу, советники покойного дяди были ему ни к чему. Вместо него великим визирем Селим определил известного своим военным талантом Гассана-пашу, тезку Эски-Гассана, потрепавшего немало нервов австрийцам в прошлую кампанию. Новому визирю вменялось лично возглавить армию против гяуров и добиться долгожданных побед.
Следующий же шаг султана вызвал всеобщее изумление. Внезапно для всех Селим призвал к себе грозного Эски-Гассана. По углам дивана сразу зашептались об опале, а может быть, даже и о возможном удавлении старого моряка. Сам «крокодил морских сражений» был готов услышать что угодно, только не то, что услышал из уст своего султана.
– Зная тебя, старый Гассан как великого воина, повелеваю я отныне не именоваться тебе капудан-пашой, а именоваться очаковским сераскиром! – сказал ему Селим голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
– Но ведь твердыня очаковская ныне в руках нечестивых гяуров? – вопросил опешивший от такой новости Эски-Гассан.
– Вот ты и вернешь мне ее обратно! – рассмеялся султан Селим, оглаживая крашенную хной бородку.
Эски-Гассан буквально онемел. Еще бы, его не только изгоняли с высшей должности, но и назначили туда, откуда был только один путь – под топор палача! Даже последний бездомный константинопольский мальчишка знал, что московиты обратно Очаков ни за что не отдадут. За сегодняшней опалой чувствовалась чья-то интрига. Но адмирал был слишком мудр, чтобы давать волю своим чувствам.
– О, великий! – грохнулся он головой в ковер. – Сегодня мой самый счастливый день! Клянусь, что я сам себе вырву седую бороду, если не исполню твоего повеления! Обязуюсь к началу похода собрать на свои деньги семитысячный корпус!
Селим заулыбался, готовность старого Гассана жертвовать деньги ему понравилась. Увидев улыбку на лице падишаха, Эски-Гассан приободрился и, подползши к Селиму, с жаром целовал носки его туфель. Глаза старого адмирала были холодны и злы.
Через несколько дней стало известно, что одновременно с наступлением Гассана на Очаков сам новый великий визирь Гассан-паша должен будет начать военные действия на Дунае.
– Что ж, посмотрим еще, чья голова упадет первой! – прокомментировал новоявленный очаковский сераскир эту новость. – Визири приходят и уходят, а старый крокодил нужен Порте всегда!
Что касается опустевшего места капудан-паши, то туда был, к удивлению многих, определен друг детских игр Селима Хуссейн-паша. Впрочем, о нем говорили, что «он столь же знающ и опытен в мореплавании, как и в военной науке, и о выходе великого флота неусыпно старается». Помимо всего прочего Хуссейн был женат на любимой сестре Селима Эсмэ, а значит, входил в семейный клан, что само по себе уже значило немало!
Куда более критично отозвался о новом капудан-паше наш дипломат граф Василий Кочубей: «Едва зная читать и писать, как и все серальские чиновники, он горд столько же, сколько и они, но с весьма легкими понятиями и большою деятельностью. Он вздумал скоро о себе, что нет искуснее его адмирала, так как и то, что флот турецкий согласно с мыслями сераля не имеет себе подобного… Он считал, что еще более прославиться может, померившись с державою, коей успехи столь туркам тяжелы».
Чтобы обезопасить своего друга и родственника от неудач, в помощь капудан-паше был дан старый и опытный тунисский хадиф Саит-бей, из берберийских разбойников, человем многоопытный и решительный.
На предстоящую кампанию в Топхане снаряжалось два флота. Первый (большой) в Черное море для сражений с русскими. Второй (малый) в составе одного линейного корабля и восьми фрегатов в море Средиземное, для поимки и уничтожения Ламбро Качиони и его корсаров. Лучше иных выглядели купленные зимой в Англии два новых 40-пушечных фрегата, вооруженных английской артиллерией. Команды в этот год набирали так же, как и в предыдущий, кого посулами, а кого и облавами. Некоторых приводили в цепях прямо из тюрем, но людей все равно не хватало. Современник писал: «Греческий и армянский патриархи имеют повеление каждый дать по 2000 человек матросов. Армяне намерены откупиться деньгами. Здесь полагают, что как скоро визирь выйдет из столицы, то капитан-паша намерен его свергнуть».
