При выходе флота из Терсаны один из кораблей оказался столь дыряв, что едва не потонул. Разгневавшись на такое несмотрение, Селим Третий решил показать свою решимость и велел отрубить голову очередному начальнику адмиралтейства.
Новый капудан-паша умел красиво говорить, а султан Селим привык слушать своего красноречивого друга.
– В прошлое правление было сделано немало ошибок и нам уготована участь их исправить! Под мудрым водительством Селима Великолепного и Счастливого мы исполним все предначертания Аллаха! – вещал капудан-паша.
– Река твоего красноречия приятная моим ушам! – кивал головой его венценосный друг. – Я сам желаю ехать в Адрианополь, дабы воодушевить своих воинов!
На константинопольских площадях глашатаи читали фирман, в котором султан обещал отомстить московитам за Очаков или лишиться трона.
– Ай-ай-ай! – качая головам, расходились обыватели. – Видно, быть большой крови, новым поборам и голоду!
Сразу после окончания совета Селим, однако, получил хорошую головомойку от своей матери султанши-валиде.
– Ты слишком юн, доверчив и ничего не смыслишь в военном деле, а потому легко можешь потерять там свою голову! – выговаривала она сыну назидательно. – А потому сиди и властвуй, а с московитами разберутся другие!
Не особо сопротивляясь, Селим легко дал себя уговорить.
Между тем барон Тотт, французский посол Шуазель-Гуфье нашли общий язык с новым капудан-пашой. Втроем они наметили и план действий турецкого флота на 1789 год. План этот был впечатляющ: блокада Черноморского флота в Севастополе, десанты в Крыму и у Хаджибея, отбитие Очакова. Теперь дело было за малым – претворить сей честолюбивый план в жизнь. Нашли и одного из крымских Гиреев. Селим одарил его собольей шубой и кинжалом.
– Возьмешь под свое начало корабль, два фрегата и транспорты, посадишь на них семь тысяч войска и поплывешь в Анап, а оттуда с помощью Аллаха переправишься в Крым на Ениколь и Керчь. Исполнишь, быть тебе крымским ханом!
– Исполню! – обещал Гирей.
* * *
Всю зиму и весну готовились к новым боям и на противоположной стороне Черного моря. К сожалению, не обошлось без потерь. Оставленный зимовать во льдах у Очакова фрегат «Василий Великий» был раздавлен льдами и затонул, едва успели спасти команду, другой фрегат «Федот Мученик» был в ледоход унесен льдами в море и едва остался на плаву. Впрочем, к этим потерям отнеслись как к неизбежному в море форс-мажору.
Что касается Потемкина, то он ближе к весне произвел давно назревшие перестановки – прежде всего, сменил командующего корабельным Севастопольским флотом. Вместо трусоватого бездельника Войновича назначил деятельного и решительного бригадира Федора Ушакова, а чтобы авторитет нового командующего был должным, отписал письмо императрице: «Долг справедливости требует всеподданнейшего засвидетельствования пред Вашим Императорским Величеством о ревностной и отличной службе состоящего во флоте Черноморском: бригадира флота капитана Ушакова, офицера весьма искусного и храброго, которого и приемлю удостоить в контр-адмиралы».
– Что ж, – пожала плечами Екатерина. – Гришеньке на месте видней, что и как!
И подмахнула ордер на контр-адмиральский чин. Что касается Войновича, то его определили старшим членом Черноморского адмиралтейского правления, вместо изгнанного с флота Мордвинова. Однако Войнович был не так прост. Покидая Севастополь, он оставил Ушакову флаг-офицером свою креатуру капитана 1-го ранга Овцына. Ушаков немедленно возмутился и написал жалобу Потемкину: «Таковые оскорбительные чувства лишают последнего здоровья и отнимают ту способность, которую надеялся бы я при ободренном духе при нынешних военных обстоятельствах употребить с пользою против неприятеля».
Прочитав слезницу, светлейший принял сторону Ушакова:
– Каждый командующий вправе выбрать себе такого флаг-офицера, с кем ему будет лучше! Пусть Ушаков себе и выберет такового!
Овцын был отправлен в Херсон вслед за своим покровителем.
Едва сошел лед, из Херсона в Севастополь были посланы линейный корабль «Владимир» с шебекой «Березань». У Тарханкута их встретили высланные из Севастополя суда. Чуть позднее с Рогожских хуторов, что на Дону, пришли еще два фрегата – 46-пушечные «Петр Апостол» и «Иоанн Богослов».
Таким образом, к началу кампании Севастопольский флот был несколько усилен, хотя все еще сильно уступал турецкому. Особенно недоставало линейных кораблей. Потемкин, впрочем, решил эту проблему мудро и быстро.
– Коль кораблей линейных у нас кот наплакал, повелеваю впредь именовать 46-пушечные фрегаты кораблями и ставить их в бою в линию баталии!
И в самом деле, все так просто!
Войнович в те дни хвастал:
– Теперь турецкий флот, кажется, имеет с кем поговорить на Черном море!
В начале июля в Балаклавскую гавань из-за шторма завернула французская шхуна «Латартака Ладель» шкипера Джозефа Гарнье. Стражники балаклавского легиона, как и положено, осмотрели трюм, проверили команду и пассажиров. К всеобщему удивлению на борту шхуны оказался французский капитан Луи Болот. Капитана сразу же взяли под стражу, а вдруг шпион?
Допрашивал француза контр-адмирал Ушаков. Командующий Севастопольским флотом был человеком дела, а потому сразу перешел к сути:
– Чем докажите, что вы не шпион державы французской!
На это Луи Болот вытащил из кармана бумагу, согласно которой он значился поверенным коммерческой французской компании в Константинополе, после чего предъявил и рекомендательное письмо французского посла Шуазеля-Гуфье.
– Ладно, – смягчился Ушаков, бумаги прочитав. – Ну, мусью, рассказывай, что у турок на флоте видел?
Луи Болот не заставил себя упрашивать и охотно поведал русскому адмиралу много интересного о составе турецкого флота в нынешнюю кампанию, и о том, сколько и каких пушек на кораблях турецких поставлено, и о прибытии двух купленных в Англии фрегатов, и о трудностях с набором команд, которые ловят, где только придется.
– Прибывший из Константинополя на судах с войсками крымский хан выгрузился на берег в Суджук-Кале, а после перешел и расположился в Анапе, где собирает войска и намерен сделать на Тавриду нападение в проливе Еникальском. Войск у него до семи тысяч, а затем ожидает еще привоза из разных мест, – бойко рассказывал все, что знал наблюдательный французский капитан. – Также ходят разговоры, что и флот турецкий к Анапе ожидается.
– Интересно, интересно! – кивал головой Ушков, внимательно слушая рассказчика. – Ишь, зашевелились турки уже, пора и нам в море выступать!
Из доклада Ушакова по результатам опроса Луи Болота: «Во время бытности его с судном против Буюк-Дере, – докладывал Ушаков, – турецкий флот стоял на рейде, расположившись в разных местах от Константинополя проливом к Буюк-Дере, когда ж сделался им благополучный ветр иттить в море, в то самое время и флот, снимаясь с якорей, подходил и останавливался против Буюк-Дере. По замечанию его, флот состоял тогда не более как из двенадцати кораблей, около восьми фрегатов, одна галера. Дубель-шлюпок, кирлангич и разных небольших судов более 80-ти. В том числе одна двухмачтовая батарея, на которой он прежде из любопытства был. Пушек на оной по семи на стороне, и две на носу – всего 16. Из них на средине судна по две на стороне 36-фунтового калибра, а прочие все 14-фунтовые. Судно оное плоскодонное, в грузу ходить мелко, потому в бейдевинд ходить не может. На дубель-шлюпках пушки поставлены на некоторых на носу по две, а на иных по одной пушке 24– и 18-фунтовые, из них одна дубель-шлюпка сделала прошедшей зимой в Константинополе отменной конструкции, нос и корма равной остроты, по одной пушке поставлено на ней, на носу и на корме 24-фунтовые, а на бортах по шесть пушек на стороне маленькие…»
