Время шло, а дальнейшего развития реформы царя-Освободителя не имели. Не потому, что Александр II был упоен самодержавием или ему не хватало государственной мудрости. Он находился в трудном положении, опасаясь, что будут поколеблены устои российского общества, начнется борьба за власть, а там еще народные бунты, революция, распад державы.
…Утром 2 апреля 1879 года, проходя по Дворцовой площади, царь увидел странного господина в чиновничьей фуражке и с напряженным взглядом, шедшего ему навстречу. Правая рука этого человека находилась в кармане пальто. Он достал из кармана револьвер и выстрелил в царя. Сохранив присутствие духа, Александр II быстро повернулся и бросился бежать. Он не забыл правила: в таких случаях следует двигаться не по прямой, а зигзагами. Это спасло ему жизнь. Террорист продолжал стрелять в него, но не успевал прицелиться. Лишь одна пуля слегка разорвала царскую шинель.
(Тот, кто полагает, будто Александр II струсил, не в состоянии отличить глупую браваду или полную потерю самообладания безоружного человека, остолбеневшего перед убийцей, от четких разумных действий того, кто умеет владеть собой в экстремальных ситуациях.)
Нападавшего схватили. Им оказался Александр Константинович Соловьев – убежденный народник, несколько лет проводивший революционную пропаганду среди крестьян различных губерний Центральной России. Суд над ним был скорый: приговорили к смертной казни через повешение.
Казалось бы, стрелявший в царя должен быть закоренелым злодеем или убежденным анархистом-террористом, бесшабашным разрушителем общественных порядков. В действительности было не так. Н.А. Морозов, с которым они вместе «ходили в народ», называл его «застенчивым и молчаливым». И добавлял: «Соловьев мне особенно нравился своей мягкой вдумчивостью и приветливостью. Его молчаливость явно не была результатом ограниченности. Нет! Когда его спрашивали о чем-нибудь, он всегда отвечал умно или оригинально, но и он, как я, и даже несравненно больше, любил слушать других, а не говорить им что-нибудь свое».
Покушение на Александра II не было отчаянным решением одиночки. Соловьев был членом тайной организации «Народная воля» (о ней речь впереди). В начале марта 1879 года он вместе с сообщниками – А. Михайловым, Т. Квятковским, А. Зунделевичем и Г. Гольденбергом – обсудил план цареубийства. Последний недавно приехал в Петербург из Харькова, где убил местного генерал-губернатора Д.Н. Кропоткина, и теперь был готов «расправиться» и с императором. Однако было решено, что совершить этот акт должен русский, а не поляк или еврей, чтобы не вызвать взрыв национальной вражды.
На более широком совещании активистов «Народной воли» этот план после недолгой, но горячей дискуссии был одобрен. Иначе быть не могло, ибо Соловьев заявил, что исполнит данную акцию в любом случае, а после покушения примет яд (он так и сделал, но не отравился или потому, что ему помешали, или по причине плохого качества отравы).
Странно, конечно, что ни одна пуля из пяти не достигла цели, даже не задела царя. Поистине его хранило Провидение (до поры до времени). В печати так и писали: произошло чудесное спасение помазанника Божия благодаря заступничеству свыше.
Учтем: для Соловьева сторонник террора Николай Морозов достал большой револьвер. Его приобрел близкий к чайковцам состоятельный доктор Веймар (он участвовал в освобождении Петра Кропоткина), поплатившийся за это каторгой. Соловьев ежедневно ходил в тир, упражняясь в стрельбе. Он был уверен и говорил друзьям, что промаха не даст. И вдруг – ни одного попадания в живую цель!
Судя по всему, на Соловьева воздействовала его совесть – нравственный закон, укоренившийся в душе. Но одно дело целить в мишень, другое – в безоружного человека. У профессионального убийцы или у негодяя рука не дрогнет. А честный человек может промахнуться невольно, сам того, казалось бы, не желая. Даже если рассудок оправдывает преступление высшими общественными целями, подсознание может воспрепятствовать ему и помешать совершить убийство из высших принципов морали.
Так или иначе, а царь остался невредим, террориста утром 28 мая повесили на Смоленском поле в присутствии четырех тысяч зевак. Ему было 33 года. Полиция объявила розыск его сообщников…
По мнению Петра Кропоткина, Александр II был храбр перед реальной опасностью, «но он беспрерывно трепетал перед призраками, созданными его собственным воображением. Единственно чтобы охранить свою императорскую власть, он окружил себя людьми самого реакционного направления, которым не было никакого дела до него, а просто нужно было удержать свои выгодные места».
Но ситуация для царя была не так проста. В его ближайшем окружении не было единства. С одной стороны на него оказывали давление влиятельнейшие представители имперской власти, привилегированные слои общества, недовольные либеральными реформами. С другой – не менее влиятельные силы стояли за дальнейшие постепенные преобразования и установление в конце концов конституционной монархии. Высшее дворянство претендовало на свою долю «самодержавия», тогда как революционеры стремились либо свергнуть любую власть (анархисты), либо установить народовластие (неведомо какое), либо – меньшинство – полагали, что социализм победит в России после установления буржуазной демократии.
Самодержавие и народность
Обдумывая перипетии общественных движений в России во второй половине ХIХ века, приходишь к парадоксальному выводу: в дальней перспективе цели самодержавия и народников совпадали! И это было чревато трагическим конфликтом как для царя, так и для его противников, ибо примирения между ними быть не могло.
Александр II уже в начале своего правления находился в трудном положении. Вспоминается картина Васнецова «Витязь на распутье». Вот и перед императором было открыто три пути.
Прямо пойдешь, продолжая сохранять или тем более укреплять существующую государственную систему, потеряешь авторитет среди «прогрессивных» кругов высшего российского общества, ориентированных на Запад и стремящихся установить в стране конституционную монархию на английский манер. А для революционеров будет веский повод совершить цареубийство как единственно возможный способ свержения самодержавия.
Направо пойдешь, в направлении конституционной монархии, придется уступить власть олигархической верхушке и тем, для кого главная цель деятельности – получение максимальной прибыли и связанных с ней привилегий. Отмена крепостного права отчасти проторила этот путь. Однако дальнейшие преобразования означали бы установление практически неограниченной власти наиболее богатых и неизбежное господство иностранного капитала. Некоторая часть революционеров была бы удовлетворена, надеясь на установление буржуазной демократии как переходной формы на пути к социализму. Но террористы, стремящиеся к социализму или анархии, все равно оставались бы непримиримыми врагами царя.
Существовала, в принципе, и дорожка налево. Она была подобна узкой тропке, ведущей в дремучий лес. Можно ли было сделать сколько-нибудь значимую уступку революционерам? Это означало бы разорвать отношения со сторонниками самодержавия, а также с западниками, мечтающими о конституции. Вдобавок ко всему революционеры, и наиболее радикальные из них – террористы, выступали за уничтожение монархии в кратчайшие сроки, на что царь, находясь в здравом уме, никак не мог согласиться.
