Наполеон Бонапарт
«Что побуждало и что побуждает людей вступать в тайные общества? – задавали вопрос А. Горбовский и Ю. Семенов. И отвечали: – Существует, очевидно, некий спектр причин. Одни лежат на поверхности, другие могут быть скрыты столь глубоко, что и сам вступающий в общество не догадывается о них. Это может быть и любопытство, и затаенное желание утвердиться в собственной исключительности, и неудовлетворенность повседневным, обыденным своим существованием, и, наконец, жажда обрести… цель жизни, сверхзадачу, смысл бытия».
Странно, что из перечня выпала весьма существенная причина: недовольство существующим государственным устройством, стремление насильственно изменить его. Одних людей такой революционный переворот может привлекать возможностью обрести власть (яркий пример – Наполеон Бонапарт). Других вдохновляют идеи справедливости, свободы. Хотя и в этом случае не исключена подспудная, подсознательная жажда славы, личного благоденствия.
Тайные общества подобно чемоданам конспираторов нередко имеют «двойное дно». Их организаторы и руководители рядовым членам предлагают одни идеалы, одну программу действий, тогда как сами могут иметь в виду совсем иное. Что именно? Об этом приходится только догадываться или делать выводы, основываясь на конкретных действиях данных лиц.
Вот и мы будем рассматривать не только идеи, которые провозглашали в своих уставах тайные общества русской революции, и методы борьбы за их осуществление, но и то, как эти теории осуществлялось на практике, кем и с какими результатами. Кроме того, постараемся осмыслить причины и движущие силы революционных движений, их роль в общественной жизни.
Трудно сохранить более или менее объективное отношение к революционерам, их деятельности и ее последствиям. И дело тут не столько в авторе, сколько в читательской аудитории. За последние два столетия в общественном сознании российской публики складывались два несовместимых, полярных, предельно контрастных взгляда на эти вопросы.
В царское время официальная пропаганда клеймила революционеров как смутьянов, насильников, врагов России, агентов западных держав, анархистов-антихристов, обуянных бесовской гордыней и страстью к разрушению. Однако в среде интеллигенции, деятелей культуры возникло и со временем приобрело немалую популярность иное мнение: это – бесстрашные борцы за правое дело, за справедливость, свободу, равенство и братство, за освобождение русского народа от гнета самодержавия, мироедов, эксплуататоров.
После свержения царизма и установления власти большевиков отношение к революционерам в целом изменилось на прямо противоположное. Официальная пропаганда представляла их (хотя и не всех) как героев и борцов за правое народное дело. А в кругах интеллектуалов как западного, так и «почвенного» направления складывались о них негативные представления. Первые утверждали, что советская власть отказалась от благодетельной буржуазной демократии, установив тоталитарный режим, подобный царскому. Вторые обвиняли революционеров в разрушении искони русской триады «Бог, царь и Отечество», равно как «Православие, самодержавие, народность». И это даже несмотря на то что свергла царизм именно Февральская буржуазная революция.
В одном были едины царская, демократическая (Временное правительство) и советская власть: они крайне отрицательно относились к анархизму и терроризму. Это естественно. Руководители государства не могут признать благо безвластия и хотя бы частичную правоту тех, кто готов жертвовать своей и чужой жизнями ради высоких идеалов свободы и справедливости, которые считают достойными таких жертв.
4
Какими бы ни были наши взгляды, следует помнить: идеалы революционеров и сами эти люди бывали разными.
Замечательный православный философ Сергий Булгаков в статье «Героизм и подвижничество» (1909 год) писал: «Выступление Дмитрия Донского по благословению преподобного Сергия против татар есть действие революционное в политическом смысле, как восстание против законного правительства. Но в то же время, думается мне, оно было в душах участников актом христианского подвижничества, неразрывно связанного с подвигом смирения. И, напротив, новейшая революция, как основанная на атеизме, по духу своему весьма далека не только от христианского смирения, но и христианства вообще».
Безусловно, атеизм как религия отрицания бытия Бога существенно отличается от христианства. Но разве не свершались христианами злодейства и преступления? Или не было среди атеистов замечательных людей высокой нравственности? Принадлежность к той или иной религии, даже исполнение соответствующих обрядов еще не критерий безгреховности. В тайных революционных организациях состояли вовсе не одни лишь злодеи.
Да и с подвигом Дмитрия Донского не так все хрестоматийно просто. На его стороне были, в частности, полки татар, а его противниками были – среди крымских ордынцев – христиане (и католики, и православные). Если считать, что любая власть – от Бога, то Дмитрий Донской не выказал смирения, восстав против Мамаевой Орды. Иначе говоря, предпочел революционный путь.
Булгаков С.Н.
Говоря о событиях 1905 года в России, С.Н. Булгаков отметил: «Если до революции еще легко было смешивать страдающего и преследуемого интеллигента, несущего на плечах героическую борьбу с бюрократическим абсолютизмом, с христианским мучеником, то после духовного самообнаружения интеллигенции во время революции это стало гораздо труднее».
Добавим: еще резче это обозначилось во время и после 1917 года. Тогда представители русской интеллигенции оказались по разные стороны баррикад и фронтов. Даже многие священнослужители не были смиренны, не стали «над схваткой», призывая не к братскому единению, а к братоубийству. Об этом свидетельствовал Сергей Есенин, которого нельзя заподозрить в предвзятости. Он пересказал признания монахов в своей родной деревне:
И говорят,
Забыв о днях опасных:
«Уж как мы их…
Не в пух, а прямо в прах…
Пятнадцать штук я сам зарезал красных,
Да столько ж каждый,
Всякий наш монах».
Безусловно, христианское подвижничество смиренно. В этом отношении оно противоположно революционному подвижничеству. Но и то, и другое в своем искреннем, подлинном виде проявляется не слишком часто. Мало ли лицемеров-святош? Еще больше, пожалуй, тех, кто использует революционную ситуацию в своих эгоистических целях.
В угаре политических распрей или тем более гражданской войны, борясь за власть или обретя ее, люди преображаются. Экстремальные ситуации провоцируют экстремальные действия. Как поступать в таких случаях? Бороться за свержение существующего строя или защищать его?
