Надо заметить, что выше кружка стоял только один Нечаев. Он же олицетворял мифический и всеведущий комитет. Возможно, это подозревал его «подчиненный» Иван Иванов, пожелавший выйти из «Народной расправы». Во всяком случае, он не захотел участвовать в тайной организации, нацеленной на террор.
И тогда Нечаев решил устроить показательную казнь, представив Иванова отступником и предателем, желающим выдать властям заговорщиков. Вряд ли сам Нечаев верил в это. Придуманная и разработанная им акция преследовала главную цель: связать всю эту «пятерку» (ячейки организации состояли из пяти человек) кровью, преступлением. Были одна жертва и четыре убийцы, не считая самого руководителя.
Алексеевский равелин
Имея револьвер, Нечаев мог застрелить Иванова. Однако он этого не сделал. Для него важно было, чтобы в преступлении принимали участие все четверо товарищей жертвы. Так и произошло. Можно только удивляться силе внушения, которую продемонстрировал Нечаев. Он смог превратить вполне добропорядочных, образованных и незлобных молодых людей в жестоких убийц своего товарища, которого они знали дольше и лучше, чем своего вождя.
Безусловно, был Нечаев злодеем, лжецом и подлецом, но уж никак не Хлестаковым, как называли его некоторые журналисты. Это была фигура не жалкая и комическая, а сильная и трагическая.
Когда швейцарская полиция передала его как уголовного преступника российским властям, Бакунин написал Огареву, что Нечаев «на этот раз вызовет из глубины своего существа, запутавшегося, загрязнившегося, но далеко не пошлого, всю свою первобытную энергию и доблесть. Он погибнет героем и на этот раз ничему и никому не изменит. Такова моя вера».
Так и вышло. Находясь в Александровском равелине, Нечаев смог привлечь на свою сторону некоторых охранников, стремясь подготовить побег. Мог ли осуществиться его план, остается только гадать. Но сам факт успешной пропаганды говорит в его пользу.
Нечаеву даже удалось передать записку на волю (с помощью охраны!). Вера Фигнер вспоминала, с каким чувством она читала это послание:
«Удивительное впечатление производило это письмо: исчезло все, темным пятном лежавшее на личности Нечаева, – пролитая кровь невинного, денежные вымогательства, добывание компрометирующих документов с целью шантажа, все, что развертывалось под девизом „цель оправдывает средства”, вся та ложь, которая окутывала революционный образ Нечаева. Оставался разум, не померкший в долголетнем одиночестве застенка; оставалась воля, не согнутая всей тяжестью обрушившейся кары; энергия, не разбитая всеми неудачами жизни. Когда на собрании Комитета было прочтено обращение Нечаева, с необыкновенным душевным подъемом все мы сказали: „Надо освободить!”»
Однако все силы Исполнительного комитета в то время были направлены на то, чтобы организовать успешное покушение на царя. А в конце 1881 года план побега был раскрыт властями благодаря предательству Л.Ф. Мирского.
Этот человек, причастный к революционному движению, предложил руководителям «Земли и воли» свои услуги для убийства шефа жандармов А.Р. Дрентельна, кстати сказать, особыми злодействами не отличавшегося. С этой целью Мирский стал изображать светского хлыща (такая роль ему нравилась). Он гарцевал на лошади по главным улицам Петербурга и вместе с А.Д. Михайловым и Н.А. Морозовым вел наблюдение за проездами Дрентельна. 13 марта 1879 года Мирский выстрелил в него, проезжавшего в карете, но промахнулся бежал, в Таганроге вел пропаганду среди военных, был схвачен, оказал вооруженное сопротивление при аресте. Его приговорили к смертной казни. По его прошению о помиловании ее заменили бессрочной каторгой. Помещенный в Петропавловскую крепость, он узнал о планах Нечаева совершить побег и выдал его начальству. За это получил послабление в режиме содержания, вскоре стал ссыльным (умер в 1919 году).
Нечаева совершенно изолировали и держали на жестоком тюремном режиме, доведя до смерти (что в те времена частенько случалось с политическими преступниками). Было ему тогда 35 лет.
Как бы ни относиться к Нечаеву, но в целеустремленности и силе воли, таланте агитатора и организатора ему отказать нельзя. Когда осенью 1869 года он вернулся в Россию из-за границы, где скрывался от полиции как активный участник студенческих волнений, то с прежним энтузиазмом принялся призывать молодежь к политическим демонстрациям. Один из видных народников, О.В. Аптекман свидетельствовал: «Нечаев говорит сильно, убедительно. Силою и мощью веет от него, но в нем что-то отталкивающее, демагогическое».
Пользуясь наивностью, горячностью и плохим знанием народа студентами, Нечаев уверял их, что после 19 февраля 1870 года начнется всеобщий крестьянский бунт. Тогда, через 9 лет после отмены крепостного права, крестьянину была предоставлена возможность выбора: оставаться на месте и пользоваться землей, но и нести повинность в пользу помещика; или выкупить у помещика земельный надел; или бросить все и уехать «на волю». Возникали опасения, что мужики вообразят, будто теперь им дарована царем воля и начнется бесплатная раздача земли, которая ведь не господская и не царева – Божья. А убедившись, что их «обманули», взбунтуются бывшие крепостные по всей России…
Так уверял Нечаев студентов и находил у них отклик несмотря на то что народники, в частности, чайковцы, предлагали сначала ознакомиться с жизнью крестьян, с обстановкой в деревне и вести осторожную пропаганду, избегая призывов к бунту. Но, как писал Аптекман: «У Нечаева много сторонников, бороться с ним становится труднее и труднее». И все-таки, несмотря на противодействие не только властей, но и революционеров, которые не придерживались крайних взглядов, Нечаеву удалось создать свою тайную организацию, хотя поначалу и малочисленную.
На студенческих сходках происходили словесные схватки между сторонниками и противниками нечаевщины. Об одной из таких дискуссий рассказал Иосиф Денекер, приехавший из Астрахани в Петербург поступать в Технологический институт. По его словам, собрались около ста человек. Обсуждался вопрос о необходимых действиях для того, чтобы исправить «неудовлетворительное положение дел в России».
В споре определилось две позиции. Одни утверждали: «Помочь страждущему народу можно лишь распространением образования». Другие возмущались такой «мягкотелостью» и кричали, что сначала надо «перерезать всех министров». Естественно, к общей точке зрения не пришли. Каждый самостоятельно решал, как следует поступить. В частности, Денекер после некоторого замешательства и «брожения ума» пришел к выводу, что ему следует примкнуть к распространителям общественно-политической литературы. Но были среди молодежи «горячие головы», готовые идти на крайние меры и осуществлять революционный террор.
…«Народная расправа» была болезненным аппендиксом революционного движения и нанесла ему сильный удар «изнутри». Общественное мнение было, естественно, на стороне жертвы, а также существующей власти.
Суд над ее участниками был первым гласным политическим процессом в России. Его широко и подробно освещала пресса. Принципы и методы организации, созданной Нечаевым, были гневно осуждены не только консерваторами, но и большинством сторонников решительных преобразований государства Российского.
