Как выразился западный историк М.М. Карпович: «Начиная с периода реформ, в России росло демократическое общество при самодержавном правительстве». Одно уже это противоречие было чревато острыми социально-политическими конфликтами.
Поначалу свободомыслие породило нигилизм и движение за эмансипацию женщин. Но эти ростки индивидуализма не дали пышных всходов на российской почве. Их заглушило движение народников, сторонников соборности, общинности, единения людей. Его нравственной основой было признание интеллигенцией своего долга перед народом, за счет которого она приобретала возможности для своего интеллектуального развития.
«Изначально революционное движение 60-х и 70-х годов находилось под влиянием социалистов, – писал Карпович. – В течение этих десятилетий русский социализм приобрел как определенное учение, так и боевую организацию. По своей теории и практике он значительно отличался от западноевропейского социализма того же периода. Он базировался не на учении Карла Маркса, а на идеях русских писателей, подобных Герцену и Чернышевскому. Он разделял веру славянофилов в особенности русского исторического развития и рассматривал русского крестьянина, жившего в сельской общине, как социалиста по инстинкту и традиции, чьей миссией было спасение России от капитализма… Другой фундаментальной чертой, отличавшей большинство русских социалистов этого периода, было их полное недоверие к парламентской демократии, которая в их глазах не имела какой-либо ценности даже как промежуточная стадия развития».
Либеральные реформы Александра II, помимо всего прочего, породили надежды на дальнейшее продвижение к конституционной монархии у западников и укрепили у революционно настроенных граждан веру в возможность свергнуть самодержавие и установить народовластие.
Быть может, наиболее благодарны царю-Освободителю были именно крестьяне, точнее, значительная их часть, то есть большинство «простого народа». Не этим ли объясняются, по крайней мере, отчасти, неудачи пропаганды народников против самодержавия?
Хотя реформы Александра II, в общем, благотворно сказались на русском обществе, много еще оставалось недостатков в государственном устройстве. Сохранялось неравенство между сословиями. Дворяне по-прежнему пользовались многими преимуществами. Положение крестьян изменилось к лучшему главным образом в моральном аспекте. Наделы они получили маленькие, а за них должны были платить крупные подати. Выкупные платежи порой вдвое, а то и втрое превышали действительную стоимость земли. Например, в Рузском уезде Московской губернии десятина земли в 1861 году стоила 8 или 10 рублей, а за нее назначали 37 рублей.
Крестьянин был более ограничен в своих правах, чем лица других сословий. При выборе гласных в земское и городское самоуправление закон отдавал предпочтение тем, кто платил больше налогов, имел больше имущества. У бедного человека было меньше прав, чем у богатого. Поэтому в городском и земском управлении участвовали далеко не все представители местного населения. Самоуправление было ограничено только лишь одними хозяйственными вопросами, да и то под надзором администрации. Центральным управлением по-прежнему ведали одни правительственные чиновники, к которым общество привыкло относиться с недоверием.
Реформы Александра II требовали дальнейшего продолжения и развития. Однако в области государственного устройства ничего подобного не происходило. Это породило недовольство в обществе и содействовало появлению многочисленных тайных кружков. Правительство стремилось подавить политическое брожение: запрещало издания, закрывало воскресные школы, подвергало аресту отдельных «вольнодумцев», стремясь искоренить «революционную заразу». На некоторое время удавалось установить внешнее спокойствие. Но выходило так, что в ответ на такие меры появлялись наиболее активные противники существующего строя, вырабатывающие все более строгую конспирацию.
После земской и судебной реформы некоторые дворянские и земские собрания просили государя о созыве народных представителей для обсуждения государственных нужд. Однако ответом на подобные просьбы было укрепление самодержавно-чиновничьего правления. Начались преследования писателей либерально-демократического направления. Одних подвергали аресту, присуждали к тюремному заключению или к ссылке в Сибирь, другие предпочли бежать за границу. А ведь все эти люди не были врагами Отечества, а желали принести ему благо.
Подобные преследования лишь все более озлобляли наиболее горячих сторонников свободы. Российское общество находилось в состоянии тягостного напряжения.
В результате русско-турецкой войны 1877–1878 годов Болгария при содействии русского правительства получила конституционное устройство. Естественно, в самой России с новой силой заговорили о конституции. Великий князь Константин Николаевич и граф Валуев советовали Александру II согласиться на созыв общегосударственного Земского собора, но большинство царских советников были против этого предложения.
Правда, в феврале 1880 года была учреждена «Верховная распорядительная комиссия» с графом Лорис-Меликовым во главе. Но она просуществовала недолго. Лорис-Меликова император назначил министром внутренних дел с особыми правами. Граф был умным государственным деятелем и понимал, что одними карательными мерами нельзя избавиться от революционеров и успокоить общественное мнение. Он смягчил административный гнет и решил создать «общую комиссию» для обсуждения разных государственных вопросов, пригласив в нее также представителей земств и городов. Можно было надеяться, что за этим первым шагом последуют и другие в направлении конституционного устройства и правительство решится допустить народ – хотя бы в известной степени формально – к участию в управлении страной.
По словам В.Г. Короленко, «Александр II в начале царствования казался настоящим народным царем… В 70-е и начало 80-х годов… множество мужиков с просьбами направлялось к царю. В народе жила вера в царя, который освободил его. Он не хотел поверить, что и этого царя отдалили навсегда от народа… Деревенские ходоки целыми тучами, как мотыльки на огонь лампы или как морские птицы на фонарь маяка, стремились в Петербург. Там их не допускали к царскому дворцу, ловили, отправляли по этапам.
Короленко В.Г.
Я лично в своей молодости встречался в ссылке с такими ссыльными мужиками из ходоков. В их числе был один, Федор Богдан, крестьянин Радомысльского уезда Киевской губернии, которому удалось хитростью прорваться во время смотра в Москве и подать самому царю Александру II просьбу в собственные руки. Ничего из этого не вышло, а Богдан попал в ссылку в леса Вятской губернии. И он говорил мне:
– Когда я сидел в своей деревне и пахал землю, то думал, что и весь хороший народ сидит дома и спокойно занимается своими делами, а в тюрьмах сидят только дурные люди. А как погнали меня за мою веру в царскую правду по тюрьмам да по этапам, то мне кажется, что и весь хороший народ теперь в тюрьмах и этапах. Кого тут я ни перевидал: и мужики, и студенты, и рабочие, и один член земской управы. Не воры и не мошенники, как я не вор и не мошенник. Вся земля хочет правды, да, видно, ее опять спрятали.
