И у него уже не было веры в царя. Слушали его еще пять таких же ходоков, и у них тоже не было этой веры.
Вообще тогда началась великая ссора у лучших русских людей с лучшим царем из дома Романовых… Во вторую половину своего царствования он удалил от себя всех прежних советников, которые с ним работали над делом освобождения. Они говорили ему, что нельзя останавливаться на полпути, надо вести дело освобождения дальше. Но он не послушал их и приблизил к себе врагов освободительного движения, которые старались изо всех сил вернуть, что только можно, из старого. Царь, сделавший смолоду много хорошего, захотел остановить великий народ, двинувшийся вперед к свободе отчасти по его призыву. Он погубил много хороших людей, которые хотели продолжать его дело, – и погиб сам. Как бы то ни было, он все-таки сделал большое дело, и, несмотря на великие ошибки второй половины царствования, его имя навсегда связано с освобождением крестьян, с новыми судами и выборными земскими и городскими учреждениями».
Стихийность и организованность
Зародышами революционных организаций явились первые кружки самообразования и саморазвития, появившиеся в конце 1860-х годов.
Например, в начале 1869 года студенты М. Натансон, В. Александров (позже покушавшийся на жизнь императора), А. Герценштейн, Н. Лопатин, Ф. Лермонтов и Н. Чайковский организовали такой кружок. Первые двое были библиотекарями разрешенной студенческой библиотеки Медико-хирургической академии. Это помогало им приобретать и распространять не только специальную, но также философскую и социально-политическую литературу.
Позже к этому кружку присоединились несколько юношей и девушек. Летом 1871 года они организовали коммуну, сняв дачу в пригороде Петербурга. Жизнь вели аскетическую, занимались совместно физкультурой, женщины ходили в брюках. Готовились идти в народ – лечить и просвещать.
Среди местного населения пронесся слух, что здесь поселились «жиды и поляки для страшных дел». Полиция проявила бдительность: произвели обыск, арестовали Чайковского. Никакой крамолы не обнаружили. Но пробудили в молодых людях ненависть к существующей власти.
В 1870 году был арестован по делу С.Г. Нечаева вольнослушатель Петербургского технологического института А.В. Долгушин. Почти два года провел он в предварительном тюремном заключении, и был выпущен за недостатком улик. Вскоре он создал тайный революционный кружок, а в следующем, 1873 году и типографию в Звенигородском уезде, где печатали прокламации.
Долгушинцев было немного, около 20 человек. Они распространяли прокламации, вели революционную пропаганду среди крестьян и были убеждены в необходимости поднимать народ на бунт для свержения самодержавия и передачи всей земли тем, кто на ней трудится. Чайковцев, которые стремились в первую очередь просвещать народные массы, долгушинцы презрительно называли книжниками, хотя сами были такими же не в меньшей степени.
Во избежание провала они вынуждены были переехать в Москву: крестьяне заподозрили их в крамоле и могли выдать властям. Но и в городе кружок Долгушина просуществовал недолго. В конце 1873 года они были арестованы и преданы суду. Пятеро из них (Долгушин, Дмоховский, Папин, Плотников и Гамов) были осуждены на каторжные работы, остальных приговорили к лишению свободы.
Сенат, судивший в конце 1877 года 193 народников, признал, что в 1872 году четыре лица – Войнаральский, Ковалик, Мышкин и Рогачев, «умыслив образовать тайное революционное сообщество», привлекли к нему подсудимых. Однако из названных лиц не было двух, которые были бы между собой знакомы в 1872 году. Точнее определил эту дату прокурор в обвинительном акте: осень 1873 года. То есть немногим раньше того, как начались аресты его участников.
Есть основания считать началом стихийного революционного движения в России осень 1873 года. Оно было сравнительно массовым (среди учащейся молодежи преимущественно) и более или менее идейным. В том году появились первый печатный орган русской революции – журнал «Вперед!», издававшийся Лавровым в Цюрихе, а также основополагающий манифест анархистов – «Государственность и анархия» Бакунина.
Осенний революционный подъем объяснялся еще и тем, что именно тогда молодежь, прежде всего студенческая, съезжалась в города. Начались постоянные сходки с участием представителей тайных революционных организаций и без них.
Бакунин утверждал, что в России столько революционеров, сколько учащейся молодежи в университетах, гимназиях и семинариях (примерно 40 тысяч). Цифра, пожалуй, преувеличена. Однако характерно, что вольно или невольно признавался тот факт, что рабочие и крестьяне в этом движении принимали незначительное участие.
В целом российское общество стояло в стороне от него. Многие о нем даже не догадывались до начала открытых судов. Среди учащейся молодежи распространялись революционные идеи, шло брожение умов, а официальная печать до 1875 года продолжала тоскливо жаловаться на застой. И это объяснялось не только давлением цензуры. Дело в том, что интеллигентная молодежь существовала в значительной мере обособленно. Проблема «отцов и детей», проницательно и заблаговременно поставленная И.С. Тургеневым, именно теперь проявилась со всей очевидностью.
Молодые люди старались не допускать «чужаков» в свою среду. Об их настроениях обывателю было известно мало. Слухи об арестах не могли объяснить кого, за что и почему преследуют. Газеты были слабо распространены; да они и не могли, отчасти и по цензурным условиям, объективно и толково оповестить общество о том, какие события происходят.
Подобное умолчание создавало иллюзию всеобщего спокойствия и вряд ли шло на пользу властям. Революционные идеи продолжали все шире распространяться, привлекая наиболее активные круги молодежи. Это было стихийное движение. Оставалось только должным образом организовать его с помощью партии, находящейся в подполье.
«Обособление молодежи от остального общества, – писал Ковалик, – придало движению необыкновенную силу. В семидесятых годах молодежь попыталась одна, без всякого содействия склонных к компромиссам старших возрастов, порешить все проклятые вопросы, не дающие человечеству мирно существовать, и решила возложить на свои плечи всю работу по обновлению мира. Подобно первым христианам она отрекалась от мира привилегированного, в котором жила, и собственных выгод и могла самоотверженно отдаться борьбе со злом, не заботясь даже о насущном хлебе.
Подвиг, приковывающий при всяких условиях наше внимание даже в мелком деле, ради которого он совершается, тем более импонировал, когда не ведающая личных эгоистических интересов молодежь бралась за решение коренного вопроса жизни, за переустройство всей государственной и общественной жизни на началах свободы и правды. Общество, в лице лучших своих членов, в конце концов, выразило, хотя и задним числом, свое сочувствие геройской молодежи, несмотря на то что ею намечены были революционные средства борьбы – единственные, которые могли быть пущены в ход активным меньшинством».
Как известно, запретный плод сладок. Для молодежи идеи, которые проповедовали политические изгнанники из-за рубежа, были не только интересны, но и привлекательны. Еще раз подчеркнем: идеи эти вовсе не проповедовали западных образцов буржуазной демократии. Напротив, они предполагали свой, особый путь России на основах коллективизма в отличие от западного индивидуализма.
