И когда потом некоторых из них арестовали, они почти все держались отлично и не выдали никого».
Впрочем, один из ткачей сообщил владельцу фабрики, что между рабочими распространяют «интернациональные идеи». Тот довел это до сведения петербургского градоначальника Трепова. За рабочими установили наблюдение. В результате удалось захватить некоторых членов кружка чайковцев. Среди них был студент Низовкин; словно оправдывая свою фамилию, он предал всех, кого знал в этой организации. Еще раньше были арестованы Перовская, Синегуб и некоторые другие революционеры.
Кропоткину следовало покинуть столицу. Но он остался: на 21 марта 1874 года в Императорском русском географическом обществе был назначен его доклад о ледниковом периоде – поистине революционный, но в сугубо научном аспекте. Оставшиеся до доклада две недели Кропоткин вместе с другим членом кружка, Сердюковым посвятил главным образом подпольной деятельности.
«На наших руках, – вспоминал он, – была громадная организация как внутри России, так и за границей для печатания там изданий и ввоза контрабандою. Как оставить, не найдя заместителей, всю нашу сеть кружков и колоний в сорока губерниях, которую мы с таким трудом создавали в эти годы и с которыми вели правильную переписку? Как, наконец, оставить наши рабочие кружки в Петербурге и наши четыре центра для пропаганды среди столичных рабочих?..
Мы с Сердюковым решили принять в наш кружок двух новых членов и передать им все дела. Каждый вечер мы встречались в различных частях города и усердно работали. Имен и адресов мы никогда не записывали. Зашифрованы у нас были и сложены в безопасном месте только адреса по перевозке книг. Поэтому нам нужно было, чтобы новые члены заучили сотни адресов и десятки шифров».
Как видим, конспирация у «чайковцев» была поставлена профессионально. И если полиции удалось арестовать Кропоткина, то лишь потому, что он сделал свой научный доклад (триумфально; ему даже предложили место секретаря Географического общества, но он вынужден был отказаться). На следующий день его задержали и препроводили в Петропавловскую крепость.
Разгром кружка чайковцев не остудил революционных настроений среди учащейся молодежи. К тому времени под влиянием не столько подпольной организации, сколько произведений художественной литературы и публицистики началось движение народников. В нем принимали участие сотни молодых энтузиастов.
Движение народников
К весне 1874 года не все из многочисленных петербургских кружков получили окончательную организацию. Люди там были разные. Некоторые, узнав об арестах, побоялись приступить к практической деятельности. А решительно настроенные народники начали уже складывать свои чемоданы, готовясь к летним походам.
Это были преимущественно анархисты, сторонники идей Бакунина. Лавровцы стали быстро стушевываться. Они избегали активных действий и продолжали заниматься самообразованием. Ни один из них не был привлечен к «процессу 193», где судили участников «Большого общества пропаганды», преимущественно чайковцев. Некоторые сторонники Лаврова привлекались к дознанию, но, как только выяснился характер движения, были до суда освобождены из тюрем или на всякий случай высланы административным порядком.
Одной из насущных проблем революционного движения было привлечение в кружки сознательных рабочих. Анархисты, в частности, Петр Кропоткин, придавали этому большое значение не только из-за желания быть ближе к народу, но и считая их лучшими пропагандистами среди родственных им по духу, а часто и по плоти крестьян.
При этом возникали немалые трудности. Ведь наиболее грамотными были более или менее квалифицированные рабочие, неплохо обеспеченные материально. По сравнению с большинством студентов они были похожи на небогатых буржуа. А для обывателя, как известно, бытием определяется сознание (хотя, конечно же, и среди квалифицированных рабочих было немало идейных революционеров).
Надо заметить, что простейшее классовое разделение трудящихся по характеру занятий на рабочих, интеллектуалов и крестьян искажает реальную социально-политическую ситуацию в обществе. Далеко не каждый рабочий является пролетарием (крестьянин – тем более, ибо ему всегда есть что терять, кроме своих цепей). У начитанного и совестливого интеллектуала, даже если он не испытывает материальных трудностей, быстрей и чаще пробуждаются революционные чувства, чем у обеспеченного рабочего. Можно сказать, интеллектуал настроен более романтично.
«Как ни сочувственно относились подготовленные рабочие к крайним направлениям, – писал Ковалик, – но они менее охотно, чем интеллигенция, признавали анархическое движение. Это учение не признавало никаких программ-минимум, рабочие же уже успели получить некоторый интерес к умственной работе. Им поэтому хотелось сохранить за собой такое положение, которое позволяло бы им в часы досуга продолжать свое развитие и удовлетворять свои умственные запросы. Занятие же пропагандою в деревне анархии и революции обещало лишить их всего этого».
В этом отношении более подходящим для анархистов контингентом были сезонные рабочие, которые возвращались весной из города в деревню. Кстати, среди них предпочитал вести пропаганду Кропоткин. Но в любом случае интеллигенция сравнительно легко вовлекалась в стихийное революционное движение, тогда как обыкновенный трудящийся особого энтузиазма не проявлял, предпочитая выслушивать агитаторов, задавать им вопросы, беседовать на разные темы (политические – реже других), избегая присоединяться к революционерам.
«При таком положении дела, – продолжал Ковалик, – интеллигент, обладающий сердцем, преисполненный самой сильной, религиозной верой в высоту предстоящей ему миссии, сравнительно легко брал верх над маловерным рабочим, но союз их был в высшей степени непрочен. Под влиянием веры интеллигент готов был совершать подвиг за подвигом, а рабочий, если не проникался всецело такой же верой, скоро одумывался, особенно если не получал новых импульсов. К тому же при спешности привлечения рабочих не всегда обращалось должное внимание на их индивидуальные качества».
Студенческие землячества предоставляли петербургским революционерам даровых и самых добросовестных почтальонов, разносивших вести из столицы в свои родные города, где у них оставались связи среди учащихся. Это обеспечивало в известной мере однообразный ход движения повсеместно. Со временем связи налаживались и становились постоянными. Возникали подобия филиалов тайных революционных организаций, охватывающих значительную часть крупных городов Центральной России. Некоторые анархисты совершали многочисленные поездки. Так, Войнаральский был в постоянных путешествиях из Москвы на родину и в восточные губернии и обратно. Более других объехал разные города, по-видимому, Ковалик. Вот этот перечень: Москва, Киев, Одесса, Ярославль, Кострома, Нижний, Казань, Самара, Саратов и Харьков. Чайковцы также посылали в разные места своих агентов.
Для тех, кто «идет в народ», требовалось найти материальные средства, заготовить народную одежду, фальшивые паспорта и книги для раздачи по пути и среди горожан. Для фабрикации паспортов составилось небольшое бюро при кружках. Чтобы изготовить значительное количество документов, необходимо было достать бланки крестьянских паспортов и вырезать печати по образцам, имевшимся на настоящих паспортах. Некоторые делали проще: получив на гипсовой массе оттиск какой-нибудь сургучной печати, коптили его на свечке и прикладывали куда следует.
