Наши пропагандисты пропорхнули по Руси и нигде не пристроились, потому, вишь, что все им местности попадались неблагодарные; им приходилось отказаться от прежней сладкой надежды, что, ничего не делая, живя на чужой счет, ведя праздную жизнь в среде рабочего люда, они могут делать что-либо путное… Вот и не выходили они себе ничего со своими особыми, несвоевременными требованиями… Тысячи истратили они на свои демократо-туристские странствования, анархисты же главным образом занялись организацией провинциального юношества для немедленного поднятия революции… Теперь же… они думают отдуваться книжками, сочиняемыми ими, которые более мечтают о народе, чем знают его. Запасшись ими, набаловавшись мастерскими один-два месяца, они отправятся на дело. Опять начнется старая песня.
Все страшные провалы, кои были до сих пор, не научили, как видно, ничему товарищей наших. Провал прокламационистов, провал с рабочими фабричными и заводскими, провал с крестьянами в Ярославской губернии – ничего не указали. Московский погром. Войнаральский нашел типографию (Мышкина. – Р.Б.), которая взялась печатать нецензурные вещи, тюки с книгами пересылались в Саратов, один попался, с этого началось дело… в Москве арестованы две Лебедевы, Дубенские, брат и сестра, пять наборщиц… давно уже… взят Ковалик в Самаре… в Питере пока тихо – ждем».
Ободовская в то время ждала ребенка и решила посвятить себя семье. Она перечисляет провалы народников в городах, не упоминая о случаях поимки пропагандистов крестьянами и выдачи их властям. Скорее всего, так происходило редко, хотя прокуратура и жандармы, производившие дознание по политическим делам, старались показать, будто крестьяне сами переловили чуть не всех пропагандистов. В действительности, хотя среди крестьян немногие сочувствовали революционным идеям и тем более были готовы вступить в борьбу с правительством, доносительством они занимались редко, да и полицейских на периферии было мало.
По мнению «заинтересованного лица», активного народника Ковалика: «Первую брешь в стене, разделявшей народ от интеллигенции, пробило, несомненно, стремительное движение молодежи в 1874 году в народ. До этого времени казалось невозможным найти точку соприкосновения между двумя столь различными средами. Молодежь сделала отчаянное усилие, перерядившись в народные костюмы, сблизиться, чего бы ей это ни стоило, с народом. В результате ничего эффектного не произошло, но первая тропинка была проложена, по временам она могла более или менее зарастать, но не окончательно заглохнуть. Под влиянием брожения, семя которого было брошено в народ в 1874 г., в среде не только рабочих, но и крестьянства стали все чаще и чаще появляться лица, искавшие помощи интеллигенции в разрешении разных вопросов, касающихся их жизни… Силу и значение движения нельзя измерить числом сознательных рабочих и крестьян, воспитанных им. Это число, ничтожное вначале, растет чрезвычайно медленно и только через значительный промежуток времени достигает такого размера, что удивленные современники задают вопрос: откуда взялись сознательные элементы? Многие просмотрели, таким образом, рост сознания в рабочей среде и готовы просмотреть то же по отношению к крестьянам».
Естественно, Ковалик невольно мог преувеличивать успехи революционной пропаганды, которой занимался сам. Любому на его месте было бы трудно признать, что дело, которому он посвятил молодость и за которое пострадал, оказалось бессмысленным. И все-таки он, как мне представляется, достаточно объективно описал движение народников.
Свои воспоминания он написал сразу же после революции 1905 года. И подчеркнул: «Современное освободительное движение выдвинуло значительный контингент сознательных крестьян. Откуда они взялись? Не следует ли в этом признать виновным, хотя отчасти, движение 70-х годов? Где нужно искать объяснения сильного аграрного движения в Саратовской и других приволжских губерниях, в традициях ли только Стеньки Разина или, хотя немножко, и в том обстоятельстве, что агитаторы в 1874 году прежде всего бросились туда?
Поставить означенные вопросы – значит разрешить их. Заслуживает ли движение 70-х годов одобрения или проклятия, во всяком случае, оно оказало известное, и притом немалое, влияние на современное положение дел в крестьянстве и рабочей среде. Пусть кинематограф жизни не записал результатов этого явления в виде каких-нибудь выпуклых явлений или крупных фактов – он и не мог этого сделать, потому что внешние формы, в которых складывается жизнь народа, не изменились по существу – перемена произошла только в способах воздействия на народ и в степени сознательности лучших его представителей».
Главным результатом движения народников, начавшегося с большим душевным подъемом и большими надеждами, стал вывод: революционная пропаганда не находит отклика в русском народе. Надо было либо вовсе отказаться от подобной затеи, либо придать ей новые форму и содержание. Тем более что в середине 1870-х годов на революционную деятельность выделил значительную денежную сумму богатый молодой помещик Дмитрий Лизогуб.
Это стало существенным подспорьем для тайного общества. Материальное положение большинства народников было незавидным. Они старались устроиться на какую-нибудь работу в деревне, но возможностей было немного. По официальным каналам это можно было сделать почти исключительно через родных и знакомых. Скажем, так называемые народные учителя и писари получали более или менее приемлемое жалованье от земства и волости, а потому их утверждали власти. А сельские учителя и писари оплачивались скудно из крестьянских средств и могли лишь вдобавок кормиться поочередно в разных домах.
Весной 1877 года на конспиративной квартире в Петербурге собралась группа активистов из различных местных и региональных кружков. Они обсуждали программу, которая вскоре явилась идейной и организационной основой тайного общества «Земля и воля». Уже само это название должно было показать, что речь идет о реализации двух традиционных чаяний народа: обрести свободу и землю.
«Наша организация была еще юная, – писал О. Аптекман, – наша программа новая, наш путь – не проторенный еще путь. Конечно, немало препятствий еще предстояло нам преодолеть, но мы шли бодро: мы знали, что мы хотим и куда мы идем».
Знали, между прочим, и с какими документами шли в народ. Эти фальшивые паспорта и аттестаты, дипломы и свидетельства на звание фельдшеров, акушерок, учителей готовила специальная группа подпольщиков. Предполагалось, что группы революционеров, обосновавшись в разных населенных пунктах, но связанные с центральной организацией, соберут вокруг себя единомышленников-крестьян и, как только возникнет подходящая ситуация, выступят единым фронтом и свергнут существующую власть или заставят ее пойти на экономические и политические реформы в пользу народа.
Ни о каких террористических актах не было и речи. В. Осинский на одном из совещаний предложил для пополнения весьма ограниченных денежных средств тайного общества устраивать экспроприацию (по-русски выражаясь, грабеж) государственного, общественного, а в крайнем случае и частного имущества. Но его предложение было отвергнуто единогласно…
После общего обзора обратимся к двум конкретным и достаточно занятным примерам деятельности народников на основе оставленных ими воспоминаний.
