Из-за Нарвской поступили сведения: там некоторым семейным ткачам нужна помощь. Между собой сделали сбор – на первое время. Моисеенко обратился к студентам и курсисткам с просьбой о поддержке, без которой продолжать забастовку немыслимо. Повстречался с Софьей Перовской, рассказал ей все, а также объяснил, что ему, как нелегальному, в районе забастовок ночевать нельзя. Предложив свою квартиру, она ушла к подругам. Сказала, что деньги постарается собрать и передаст с кем-либо. Так прошел еще день.
Придя утром на Новую Канаву, Моисеенко нашел маленькую листовку об обращении рабочих к «начальствам и их сладкозвучных обещаниях в защиту рабочих, а на самом деле – об одурачивании рабочих». Это стало темой его речи на фабрике. Полиция, явившись на собрание, сумела спровоцировать рабочих идти к приставу и там поговорить. Они двинулись за полицейскими, а дойдя до Обводного канала, с криком «ура» бросились за канал. Собравшись уже на другой стороне канала, решили идти на Гороховую, к градоначальнику. В это время шпики на извозчиках проехали мимо рабочих. Рабочие освистали их. Лишь только вышли на Фонтанку, откуда-то взялся эскадрон конных жандармов и начал хватать за шиворот тех, кто подвернулся под руку. Моисеенко пришлось быстро перебежать на набережную и принять вид стороннего наблюдателя. Человек пятьдесят захватили и погнали в Московскую часть. Моисеенко и Абраменков с некоторыми товарищами отправились в Коломну, к Потехину, чтобы написать прошение против насилия жандармов и завтра подать градоначальнику. Послали сказать за Нарвскую, чтобы и оттуда пришли рабочие.
Пока писали, обсуждали, один из них сбегал за закуской и водкой. Выпили, закусили честь-честью, вооружились ножами. Написанный протест вручили рабочему, одному из руководителей стачки. Стали расходиться по двое и по одному. И тут же переодетые жандармы хватали их и отводили в Коломенскую часть. Там уже были приготовлены камеры…
Демонстрация
Как средство политической борьбы, демонстрации могут стать грозным оружием. В истории нашего Отечества оно с наибольшей силой проявилось во время Февральской революции 1917 года. Постоянные массовые демонстрации на улицах и площадях, прежде всего Петербурга и Москвы, в изрядной степени деморализовали власть и сплотили ее противников.
Такова наиболее демократическая форма выступлений против существующего государственного устройства. Хотя и в этом случае нет оснований говорить о волеизъявлении народа, ибо в подобных мероприятиях участвует лишь малая его часть. Да и политические демонстрации бывают разные. Например, в Петербурге первая из них произошла 3 марта 1876 года на похоронах студента Чернышева, который умер в Доме предварительного заключения, просидев там почти три года.
Сопровождали гроб не только многочисленные студенты, но и преподаватели, адвокаты, даже военные. Был и священник. Но когда толпа остановилась перед Домом предварительного заключения и запела «Вечная память», поп предпочел улизнуть. А шествие продолжалось, к нему примыкали прохожие, зеваки. На вопросы, кого хоронят, отвечали: «Молодого человека замучили в тюрьме. За правду стоял, за народ!» Процессия прошла по Литейному проспекту, пересекла Невский и двинулась к окраине города. Полиция была в замешательстве: ничего подобного еще не происходило.
Эта демонстрация прошла относительно спокойно, чего нельзя сказать о другой – 6 декабря того же года на Казанской площади перед собором. Землевольцы хотели таким образом продемонстрировать силу своей организации, заявить о ней, что называется, во весь голос в столице, откуда слухи распространятся по всей России. Собирали главным образом рабочих, к которым присоединились студенты. Пришли несколько сот человек. Речь держал Георгий Плеханов под трели полицейских свистков. Рабочие, сомкнувшись плотной толпой вокруг выступавшего, не подпускали к нему блюстителей порядка. Речь его была опубликована в газете «Вперед!» в начале января 1877 года.
«Друзья! – говорил он. – Мы только что отслужили молебен за здравие Николая Гавриловича Чернышевского и других мучеников за народное дело. <…> Их было и есть много: декабристы, петрашевцы, каракозовцы, нечаевцы, долгушенцы и все наши мученики последних лет. Они стояли и стоят за то же народное дело; я говорю – народное, потому что оно начато было самим народом. Припомните Разина, Пугачева, Антона Петрова! Всем одна участь: казни, каторга, тюрьма. Но чем больше они выстрадали, тем больше им славы. Да здравствуют мученики за народное дело!
Друзья! Мы собрались, чтобы заявить здесь перед всем Петербургом, перед всей Россией нашу полную солидарность с этими людьми; наше знамя – их знамя! На нем написано – земля и воля крестьянину и работнику. Вот оно – да здравствуют земля и воля!»
Тотчас было развернуто красное знамя, на котором было вышито: «Земля и воля». Шествие едва успело двинуться к Невскому проспекту, как полицейские стали хватать тех, кто шел в задних рядах. Раздались крики «Наших бьют!». Толпа бросилась отбивать своих, колотя полицейских, которые ретировались за собор. Но им на помощь спешил отряд городовых со множеством дворников. Начались свалка и жестокое побоище. Отдельные группы демонстрантов смогли пробиться, но многие были арестованы.
Следующая демонстрация произошла спустя год. На Василеостровском патронном заводе взорвался порох; погибло шесть человек, несколько рабочих были тяжело ранены. Виновно в трагедии было заводское начальство, пренебрегавшее техникой безопасности, несмотря на заявления работников.
Революционеры хотели превратить похороны в демонстрацию протеста. Но, увидев толпу рабочих, одетых «по-праздничному» и похожих на небогатых буржуа, интеллигенты были обескуражены. От «пламенных речей» решили отказаться. Тем более что стоял жестокий мороз. Шествие молча прошло до кладбища. Когда похороны закончились, один рабочий неожиданно громко произнес:
– Господа, мы хороним сегодня шесть жертв, убитых не турками (тогда шла русско-турецкая война), а попечительным начальством…
Раздался полицейский свисток. Околоточный надзиратель подошел к нему и положил ему руку на плечо.
– Я вас арестую.
И тут рабочие разом бросились на полицейских, оттеснили их от своего товарища, а напуганный околоточный стал оправдываться:
– Я же не могу иначе, господа, я отвечаю за беспорядки перед начальством.
– Вот вздуем тебя, так ответишь!
– Да что там, бей его!
– Братцы, стыдно. Нас много, их мало, пусть идут по домам…
Все завершилось благополучно.
…Как видно из приведенных примеров, первые демонстрации (не столько трудящихся, сколько учащихся) не предвещали каких-то экстремальных действий со стороны революционеров-народников. То же можно сказать и об их пропаганде в народе.
Резко обострило ситуацию само царское правительство. Вместо того чтобы действовать продуманно, умом, власть решила применить грубую силу.
Государственный террор
С 18 ноября 1877-го по 23 января 1878 года в Петербурге проходил так называемый процесс 193» или Большой процесс. Были свезены обвиняемые из 37 губерний. Всего к дознанию были привлечены 770 человек. Следствие продолжалось более четырех лет. За это время умерли, сошли с ума или покончили собой 93 человека. Цифра огромная, если учесть, что арестованные были молодыми людьми. Следовательно, условия их содержания в заключении были преступно жестокими.
