И вновь – недосказанность. Ведь объективная правда, неопровержимо доказанная наукой, или правда реальности – одна на всех, а субъективная – для каждого более или менее особенная. Для себя их можно согласовать, признавая бесспорными только выводы науки и текущую реальность. Но это – путь покорности и приспособления, а не развития. Его Михайловский отвергал, ориентируясь на идеалы и выходя за границы научного метода. Гармоничного согласования правды-истины и правды-справедливости у него, по меткому замечанию Бердяева, не было, несмотря на большое желание. Да и возможно ли такое единство?
Как Михайловский понимал религию, веру и, добавим, мистику? В полемике с Мережковским, упрекая его за смешение этих понятий, он дал ясные формулировки. Вера и знание входят в состав религии. Но «вера без дела мертва есть», а потому «человек религиозен лишь в той мере, в какой его этические идеалы, его понимание добра и зла и его поведение находятся в гармонии с его миропониманием… Религия начинается там, где вера или знание, согласованные с нравственными идеалами человека, властно побуждают человека к действию в известном направлении». Религия может и вовсе не соединяться с мистикой, которая «предполагает возможность познания путем не опыта, наблюдения и комбинирующего их разума, но и не раз навсегда данного откровения, а непосредственного общения с божеством» или иномирами. Михайловский считал религию не просто суммой определенных представлений, а еще и их воплощением в жизни, определенных действиях (религия – не на словах и во мнениях, а в поступках).
По аналогии с двумя правдами Михайловский разделял и два вида прогресса – общества и личности, отдавая безусловное предпочтение второму. Общество стремится сделать человека своей частью, выполняющей какую-то одну функцию: «Превратить личность из индивида в орган». Человек вынужден бороться за свою полноценную личность с обществом – Левиафаном (вспомним образ, предложенный Гоббсом). Общество как сверхорганизм имеет свои цели, закономерности эволюции, принципы прогресса. С позиции правды-истины следовало бы примириться с таким положением, не идти наперекор объективной необходимости. Но на то и дана человеку свобода воли, чтобы он не приспосабливался, деградируя как личность (так происходит физическая деградация кишечных паразитов, приспособившихся к благообильным условиям среды).
Правда-справедливость, совесть, чувство собственного достоинства, стремление к совершенству и творчеству – все это заставляет человека преодолевать необходимость, пользуясь своей духовной свободой. Она заключается в возможности выбора и способности сделать верный выбор (развитие своей личности без ущерба другим). Необходима решимость идти по избранному пути.
Он признавал только ту науку, «которая расчищает мне жизненный путь». Но при этом правду-справедливость, по русскому обычаю, ставил выше правды-истины: «Пусть общество прогрессирует, но поймите, что личность при этом регрессирует». Развивая эту мысль, можно сказать: хотя наука и техника прогрессируют, интеллектуальный кругозор каждого конкретного ученого сужается; человек становится придатком и средством, штифтиком глобальной технической цивилизации! Человеческое достоинство требует иного: «Мне нет дела до ее совершенства, я сам хочу совершенствоваться».
Михайловский приходит к крайнему и не бесспорному заключению: «Исторический ход событий сам по себе совершенно бессмысленен», и «личность, а не какая-либо мистическая сила ставит цели в истории». При этом упоминает о борьбе с «естественным ходом вещей» и с прогрессом общества (высшей индивидуальности). Значит, общество устремлено к какому-то идеалу, пусть и не сознаваемому. Вопрос лишь в том, каков этот идеал.
Михайловский верно определил один из важных критериев биологической эволюции: борьба за индивидуальность, разнообразие, целостность. Вот его формулировка, исходящая из идеи замечательного натуралиста К.М. Бэра: «Прогресс есть постепенное приближение к целостности неделимых, к возможно полному и всестороннему разделению труда между органами и возможно меньшему разделению труда между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно, неразумно все то, что уменьшает разнородность общества, усиливая тем самым разнородность его отдельных членов». На упреки в биологизме подобных суждений он отвечал: «Из того, что человек – животное, еще вовсе не следует, чтобы для него обязательно было быть скотом».
Он категорически отвергал попытки ввести дарвинизм в обществоведение. Борьба за существование – вовсе не абсолютный закон природы и не фактор прогрессивной эволюции. Приспособление, как показывает множество примеров в жизни животных и людей, – путь к деградации вида или индивида. Популярность дарвинизма он объяснял тем, что при капитализме торжествуют именно жесткая конкуренция, борьба за существование и барыш. Выгода принуждает использовать человека не как цель, а как средство (безнравственная позиция, как доказывал Кант); делает из полноценной личности узкого специалиста, превращает сложнейший организм (человека) в орган некоего сверхорганизма. Но ведь «в организме все-таки страдает и наслаждается целое, а не части; в обществе… части, а не целое». Таково принципиальное различие, заставляющее ставить именно человека в центр социальных, экономических, историософских построений.
В современном состоянии общества «пошлость и ничтожество могут служить залогом успеха, а величие – причиной поражения. Это мы видим в действительности». Торжествуют экономическая целесообразность, выгода. Экономисты, правители, капиталисты, а с ними и общественное мнение начинают исходить из того, «что единственный духовный двигатель человека есть стремление покупать как можно дешевле и продавать как можно дороже». Это – путь превращения людей в алчную безликую массу, где деградируют и высшие, и низшие слои.
Михайловский затронул проблему психологии толпы, человеческих масс. По его словам, «для уразумения природы массовых движений история представляет до сих пор только гигантский склад материалов». (В этом складе тогда уже стали наводить порядок некоторые специалисты, в частности, русский психиатр и психолог В.X. Кандинский.) Он верно отметил, что «одинокий человек и человек в толпе – это два разных существа», углубившись в причины такого различия. Высказал остроумную догадку: не проявляются ли в таком преображении личности внутренние силы организма, способные посредством нервных импульсов или химических веществ воздействовать на генотип, наследственные свойства? Не потому ли заяц способен менять цвет меха при появлении соответствующих сигналов: белого снега или темных проталин? Так же он пробовал объяснить воздействие на людей «харизматических» авантюристов, психически больных, жаждущих славы и власти выскочек. Эти явления обостряются в определенные эпохи, при общественном упадке.
Одно из очень верных его высказываний: «Всегда и везде люди черпали свои познания из окружающего мира». Правда, Зеньковский усомнился в этом выводе, но, пожалуй, напрасно. Одно дело – обмен информацией, а другое – ее выработка. Получение новых достоверных сведений единственно из недр самосознания уподобляется подвигу барона Мюнхгаузена, вытащившего себя и лошадь из болота за собственную косичку.
Михайловский не уповал в познании единственно на выводы науки, критикуя подобные взгляды, характерные для позитивистов. Такой метод пригоден для «бездушной числительной машинки». В разуме соединяются интеллект, чувства и воля. «Мало знать, надо еще чувствовать, но мало и чувствовать, надо еще действовать». Вера направляет волю к действию в соответствии с идеалом – продуктом труда разума и чувств. «Эта сила и составляет сущность всякой религии».
