В борьбе против государства он предлагал объединиться с уголовниками: «Соединимся с диким разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России». Нечаев стал глашатаем террора и разрушения. Ради такой цели, как был он убежден, допустимы любые средства: обман, грабеж, подлость, убийства. Даже товарищи по борьбе были для него только средством для достижения тех или иных целей. Сознательно или бессознательно он выделял себя из общей массы, желал властвовать над людьми.
Бакунин был им очарован. 12 мая 1869 года Нечаев получил от него мандат, где говорилось: «Податель сего есть один из доверенных представителей русского отдела Всемирного революционного союза». Бумага имела подпись – Михаил Бакунин. На печати по-французски было выгравировано: «Союз революционеров Европы. Генеральный комитет».
Все указанные организации были мифическими. Но то, что о них никому не известно, можно было объяснить великолепной конспирацией и могуществом данных тайных обществ. Вернувшись в Россию, Нечаев стал создавать организацию, которую назвал «Народная расправа». Его мандат и рассказы о тесном сотрудничестве с вождями русской эмиграции в Женеве производили сильное впечатление на молодежь. Он вербовал преимущественно студентов Петровской земледельческой академии, где был весьма либеральный устав и процветало свободомыслие.
Вот что свидетельствовал один из активных участников нечаевской группы А.К. Кузнецов: «В кружках была введена железная дисциплина и требование беспрекословного исполнения всех распоряжений и велений Центрального комитета Народной Расправы… Работа в кружках велась весьма секретно, бдительность и контроль Нечаева были изумительны… При посещении кружков Нечаев говорил кое-что и о себе. Так, однажды в нашем кружке он рассказывал о своем побеге из Сибири, куда он будто бы был сослан на каторгу в рудники за революционную работу и откуда, преодолевая всевозможные невероятные препятствия, – бежал».
Нечаев посвятил Кузнецова в свой план цареубийства. По его словам, достаточно иметь полсотни вооруженных и преданных своему делу лиц, чтобы, ворвавшись во дворец и обезоружив стражу, крайне распущенную, покончить с царем и его семьей.
От подчиненных он требовал беспрекословного повиновения, а сам на правах диктатора сохранял таинственный вид, не оглашал и не обсуждал своих планов. Верил ли он сам в возможность таким путем осуществить революцию в России? Вряд ли. Он был типичным заговорщиком, упоенным своей властью над людьми. Возможно, его вдохновляли революционные события в Европе, а также студенческие выступления в России. Ему казалось, что поднимается волна народного недовольства и ему суждено подняться на ней как руководителю.
После того как Нечаев его подло обманул, зная это, Бакунин тем не менее так отозвался о нем в письме к Огареву: «Нечаев один из деятельнейших и энергичнейших людей, каких я когда-либо встречал… Он не колеблется и не останавливается ни перед чем и бывает так же беспощаден к себе, как и ко всем другим… Есть люди, утверждающие, что это – просто авантюрист; это – неправда, он фанатик, преданный одному и только одному делу – делу революции. Он не эгоист в банальном смысле слова, потому что он страшно рискует и ведет мученическую жизнь лишений и неслыханного труда… Нечаев – сила, потому что это огромная энергия».
Ему вторил А.К. Кузнецов, отсидевший как соучастник убийства студента И.И. Иванова и член преступной организации 10 лет одиночного заключения: «И несмотря на то что Нечаевым было поругано и затоптано то, чему я поклонялся, несмотря на то что он своей тактикой причинял огромные нравственные страдания – я все же искренно преклоняюсь перед Нечаевым как революционером».
Однако тайному обществу заговорщиков может быть обеспечен успех лишь в том случае, если оно находится близ вершины общественной пирамиды. Тогда только и есть возможность совершить государственный переворот и захватить власть. А для революционного выступления, охватывающего народные массы, требуется хорошо организованная и достаточно многочисленная партия. Этого Нечаев не учел. Так или иначе, но его следовало бы отнести к категории революционеров-авантюристов.
Тихомиров, Лев Александрович (1852–1923)
Он был народовольцем-ренегатом, отступником, отрекшимся от прежних своих убеждений, но не предателем. В первый период сознательной жизни его убеждения были крайне революционными, а во второй – столь же контрреволюционными.
Единственное различие: как борец против самодержавия он занимался активной общественной деятельностью, а во втором ограничился главным образом частной, личной жизнью и писанием воспоминаний. Правда, и тут не обошлось без противоречий: сначала он в своих мемуарах выступил как ярый монархист, но потом постарался быть более объективным… Впрочем, начнем по порядку.
Родился он в дворянской семье военного врача на Кавказе, в Геленджике. Окончив Керченскую гимназию с золотой медалью, поступил на медицинский факультет Московского университета. Его увлекли революционные идеи, захватило молодежное движение народников. Весной 1873 года он вступил в московский кружок чайковцев, а затем, переехав в Петербург, и в местное, можно сказать, центральное отделение этого тайного общества и стал вести пропаганду среди фабричных рабочих.
Что привело его в ряды революционеров, решить трудно. Возможно, неудачные попытки заняться литературным творчеством. Во всяком случае, он вместе с Петром Кропоткиным, Сергеем Кравчинским и Дмитрием Клеменцом вошел в «Литературный комитет» организации. Написал две агитационные брошюры: «Сказку о четырех братьях» и «Е.И. Пугачев, или Бунт 1773 года».
Как вспоминал Кропоткин: «„Сказка” нам всем понравилась; но когда мы прочли ее заключение, мы совсем разочаровались. У автора четыре брата, натерпевшись от капитала, государства и т. д., сошлись, все четверо, на границе Сибири, куда их сослали, и заплакали. Сергей и я настаивали, чтобы конец был переделан, и я переделал его так, как он теперь в брошюре, что они идут на север, на юг, на запад и на восток проповедовать бунт.
Точно так же и в „Пугачевщине” конец был плох… Решили приделать конец, где бы изображен был идеал безгосударственного послереволюционного строя. Я и написал этот конец в несколько страниц. Моя рукопись попалась потом в руки жандармов».
Характерная деталь: оба сочинения Льва Тихомирова, несмотря на свою революционную направленность, оказались без убедительного идейного завершения. В такой незавершенности, непоследовательности нечто напоминающее судьбу автора. Хотя поначалу он казался непреклонным борцом за социалистические идеалы.
В ночь на 12 ноября 1873 года его арестовали на квартире его друга и соратника Сергея Синегуба. Тогда было фактически разгромлено «Большое общество пропаганды», в которое входил Тихомиров. В тюрьме он провел четыре года. Его судили на «процессе 193», приговорили к ссылке в Сибирь, но, зачтя время, проведенное в заключении, освободили под гласный надзор полиции.
Уехав на Кавказ к родителям, он осенью того же 1878 года вернулся в Петербург, перейдя на нелегальное положение. Репрессии его не испугали. Вступив в общество «Земля и воля», он стал одним из редакторов газеты с тем же названием. Раскол организации поставил его перед выбором. Он сделал его в пользу «Народной воли». Активно сотрудничал в одноименном нелегальном издании.
