Что здесь существенно? «Приговор» запрещал Филиппу вернуться к теме опричнины позднее. Значит, когда он опять примется увещевать царя и просить его покончить с опричными порядками, то условия соглашения вроде бы будут нарушены… если только сам царь раньше не нарушит их. Зато теперь Филипп не мог воспользоваться тем же выходом, что и Афанасий, – покинуть митрополичью кафедру.
Взамен новый митрополит получил немало. Право «совета» с царем и «печалования» о тех, на кого он разгневался, составляло естественную принадлежность главы Церкви. При Афанасии указ о введении опричнины поставил это под сомнение. Но Филипп вновь утвердил норму.
В день поставления на митрополию Филипп обратился к царю и царевичу с поучительным словом. Из него видно со всей отчетливостью, почему Филипп с самого начала, с первых дней появления в Москве, проявлял по отношению к царю такую суровость и требовательность. Он и государю хотел внушить мысль, насколько внимателен Бог ко всему, что делает человек. А следовательно, до какой степени зависит судьба царя от того, будет ли он «доброчестен», благочестив.
Житие сохранило пересказ этой речи, обращенной к Ивану Васильевичу{ Трудно сказать, насколько житийное изложение точно. По всей видимости, Житие передает основной смысл речений Филиппа (что видно в соспоставлении с другими источниками), но, разумеется, на дословное воспроизведение рассчитывать не приходится. По мнению некоторых современных историков, составитель Жития, пересказывая речи Филиппа, черпал щедрой рукой высказывания из популярного на Руси «Поучения благого царства» Агапита-дьякона, а также из Жития и сочинений Иоанна Златоуста. Но на это может быть и принципиально иной взгляд: сам Филипп должен был знать Иоанновы и Агапитовы словеса, а значит, имел возможность использовать их в своих речах. Очень вероятно и то, что составитель Жития также использовал «Житие Герасима Болдинского» и «Житие Зосимы и Савватия Соловецких» в качестве литературных образцов. Но это ничего принципиального в жизнеописании святителя Филиппа не меняет.}: «Сколь великим благом сподобил тебя Бог, столь же большим ты должен ему воздать. Отдай долг благохваления, приняв долг, как дар… Благохваления же Он просит от нас не в виде благих бесед, но в виде приношения благих дел. Высота земного царствования делает тебя несопоставимым с людьми, так будь же кроток с подвластными тебе ради власти, которая еще выше. Отверзай уши для тех, кто страждет в нищете, тогда и Бог услышит твои прошения. Каковы мы бываем с нашими клевретами, таков будет и нам Владыка. Как бодрствует всегда кормчий, так и царский многоочитый ум – держись же твердо правил доброго закона, крепко иссушай потоки беззакония, да корабль всемирной жизни не погрязнет волнами неправды. Принимай тех, кто хочет совершить благое, а не тех, кто всегда творит ласкание. Ведь одни ищут пользы дела, а другие смотрят, как бы угодить власть имущим. Больше всей славы царствия украшает царя венец доброчестия. Честно ваше царствие вправду, если воинственным показывает власть, а покорным дает человеколюбие. Чужих оно силой оружия побеждает, от своих же невооруженной любовью побеждается. Грех – не возбранять согрешающим, ведь тогда те, кто живет законно, присоединяется к живущим беззаконно. Осуждается от Бога тот, кто оказался вместе со злыми. Если же хочешь правильно действовать и с теми и с другими, то чти добротворящих и запрещай злотворящим. За православную веру стой твердо и непоколебимо, гнилые еретические учения удобно отрясая. Мудрости, которую подобает держать твердо, научили нас апостолы и божественные отцы. В этой истинной мудрости пребывая, руководи теми, кто поставлен под тобою».
В поучительном слове Филиппа слышны отголоски споров об опричнине. Чего требует митрополит от царя? «Иссушать потоки беззакония». В этом можно увидеть недобрую ситуацию, возникшую из судебной льготы для опричников, пользовавшихся ею для обогащения. Не подпадать под влияние ласкателей, угождающих власть имущим. Очевидно, имеются в виду опричные советники Ивана IV. Стоять твердо за православную веру и гнать ереси. Что же, тут у митрополита не было никаких разноречий с царем. Наконец, наказывая согрешающих, проявлять человеколюбие к покорным, чтить добротворящих. И здесь, пожалуй, содержится суть всего высказывания. Филипп дает понять это, заговорив о «венце доброчестия», украшающем царя больше чего бы то ни было другого. Митрополит говорит Ивану Васильевичу: каждый человек, попавший в поле зрения государя, достоин того, чтобы с оценкой его деяний не спешили. Кто он? «Живущий беззаконно»? Или «добротворящий»? Нужна любовь, чтобы дойти до истины. Одной «грозы» мало, и честен царь, если он «побеждается любовью» к своим подданным, когда они не оказались «со злыми».
В сущности, это очень мягкое увещевание, очень доб рый совет. Филипп ничем не уязвил страстей государевых.
Житие сообщает о том, что «благочестивый царь», приняв от святителя «такое благоутешительное поучение», повиновался митрополиту «с правостию душевною». Собственно, выше уже говорилось: как минимум год между государем и митрополитом были мир и согласие.
Разрыву способствовал запах большой крови. Его можно было явственно обонять с конца 1567-го – начала 1568 года. А появился он в связи с так называемым «делом Федорова».
Боярин Иван Петрович Федоров-Челяднин принадлежал к числу знатнейших людей в среде старомосковского боярства. К тому же он считался одним из самых богатых землевладельцев Московского царства. До начала 60-х годов Федоров пользовался доверием Ивана IV. Он участвовал в делах правления на самом высоком уровне, воеводствовал в крупнейших городах России, возглавлял Конюшенный приказ.
В 1567 году его назначили полоцким воеводой. А к Полоцку Иван IV относился как к драгоценнейшей жемчужине в венце русских завоеваний. Богатый Полоцк занимал стратегически важное положение на театре военных действий. К тому же в старину он был центром самостоятельного княжества, и над ним витал ореол столичного центра. Литовцы предпринимали все возможные усилия, чтобы вернуть его – не вооруженной рукой, так с помощью дипломатов, – но тщетно. Раз Иван Петрович оказался там главным начальником, значит, ему продолжали доверять.
Именно там начались его злоключения, завершившиеся страшной смертью.
Осенью 1567 года Иван IV собрав главные силы русской армии, отправился в новый поход против литовцев. Он планировал нанести решающий удар польско-литовским силам. Сердце его не было спокойно. Он видел и чувствовал: хотя выступление антиопричной оппозиции удалось подавить, но глухое недовольство опричными порядками продолжает будоражить умы. Возобновились разговоры о возможности «сменить» монарха, благо князь Владимир Андреевич Старицкий, потомок старинных московских государей по прямой линии, жив и здоров. Иностранные источники сообщают о том, что русская знать заключила соглашение («contract») с поляками против своего государя. Трудно судить, сложился ли на самом деле аристократический заговор. Однако дипломатические документы того времени донесли до нас сведения, позволяющие утвердительно говорить о каких-то переговорах с неприятелем.
Незадолго до начала похода, летом 1567 года, поляки предлагали князьям И.Д. Бельскому, И.Ф. Мстиславскому, М.И. Воротынскому и боярину И.П. Федорову перейти на их сторону. Причем в некоторых случаях речь шла об отторжении русских земель и совместных боевых действиях против Ивана IV. Что это было? Масштабный военно-политический проект? Или характерная для того времени игра с фальшивыми письмами? Поляки поставили на беспроигрышный вариант: либо удастся «подставить» Ивану IV лучших его воевод, либо кто-то из них (хотя бы один!) согласится с предложенными условиями и сыграет роль суперагента в стане московского государя. Царь, в распоряжение которого эти послания попали, игру противника раскусил. В измену «столпов царства» он не поверил. Во всяком случае, пока. От имени адресатов Иван IV отправляет ответные письма, осыпая врага колкими насмешками. Например, послание псевдо-Федорова королю Сигизмунду II Августу содержало следующие слова: «…Я уже человек немолодой, и недолго проживу, предав государя своего и учинив лихо над собственной душой. Ходить вместе с твоими войсками в походы я не смогу, а в спальню твою с курвами ходить – ноги не служат, да и скоморошеством потешать не учен. Так что мне в твоем государском хотении?»
