Кроме того, немалое количество людей в аппарате (особенно в среднем его звене, но не только) являлись вполне искренними сторонниками курса XX съезда. Они верили официальной трактовке событий октября 1964 года, что смещение Хрущёва было обусловлено как раз его отходом от этого курса, созданием собственного культа личности, волюнтаризмом. Перспективу развития страны они связали с антиавторитарными преобразованиями в политической сфере и масштабными хозяйственными реформами, которые делали бы упор на развитие рыночных механизмов. Среди людей подобного склада могут быть названы, к примеру, председатель Президиума Верховного Совета А.И. Микоян и секретарь ЦК КПСС Ю.В. Андропов. Упомянутый выше в качестве «птенца XX съезда» академик Г.А. Арбатов в своих воспоминаниях свидетельствует о подобных настроениях своего тогдашнего шефа: «Помню, в первое же утро после октябрьского Пленума Ю.В. Андропов (я работал в отделе ЦК КПСС, который он возглавлял) собрал руководящий состав своего отдела, включая несколько консультантов, чтобы как-то сориентировать нас в ситуации. Рассказ о пленуме он заключил так: “Хрущёва сняли не за критику культа личности Сталина и политику мирного сосуществования, а потому что он был непоследователен в этой критике и в этой политике”».
Тем самым высшее советское руководство не было едино не только по вопросам будущего, но и прошлого. Такая разобщенность руководящего слоя делала его более, нежели обычно, восприимчивым к массовым настроениям, в том числе к упомянутому выше «народному сталинизму». Проявления любви многих совершенно не похожих друг на друга советских граждан к человеку, под руководством которого их страна добилась своих самых впечатляющих побед, были столь многообразными, что перечислить все их формы просто невозможно. Но прежде всего следует упомянуть выход в свет в конце 1960-х годов многочисленных мемуаров, принадлежавших перу видных военных руководителей, героев Великой Отечественной войны. В годы правления Хрущёва на основе его выступлений и публикаций в партийной печати сложилась негласная, но от этого только более строгая установка, требовавшая не упоминать о военных заслугах Сталина, а если и упоминать его имя, то исключительно в негативном контексте. Мемуары маршалов и генералов Победы в то время подвергались жесткой переделке в соответствующем духе. Падение Хрущёва означало одновременно падение негласных идеологических рамок в освещении деятельности Сталина в период Великой Отечественной войны. Воспользовавшись этим послаблением, многие полководцы, возмущенные лживыми утверждениями Хрущёва на XX съезде партии, торопились донести до читателей хорошо известную им самим, но долго скрываемую от общества правду.
В более или менее осторожной форме адмиралы, маршалы, генералы, ученые, политики и дипломаты, лично знавшие Сталина, спешили рассказать о своих с ним встречах, стиле принятия Сталиным решений, разработке важных стратегических операций с его участием и о многом другом. Советскому читателю стали доступны книги И.С. Конева, К.К. Рокоссовского, С.М. Штеменко, A. Е. Голованова, К.Е. Ворошилова, С.М. Буденного, А.М. Василевского, И.Х. Баграмяна, Н.Г. Кузнецова, А.С. Яковлева,
B. М. Бережкова и др. Крайнее недовольство поборников курса XX съезда вызвали мемуары маршала К.А. Мерецкова (к слову сказать, в свое время репрессированного и вернувшегося в строй лишь в самый канун войны), в которых он прямо обвинял Хрущёва во лжи и некомпетентности. Речь, в частности, идет о следующих строчках из его военных мемуаров: «Ничего более нелепого мне никогда не приходилось читать. За время войны, бывая в Ставке и в кабинете Верховного Главнокомандующего с докладами, присутствуя на многочисленных совещаниях, я видел, как решались дела. К глобусу И.В. Сталин тоже обращался, ибо перед ним вставали задачи и такого масштаба. Но вообще-то он всегда работал с картой и при разборе предстоящих операций порой, хотя далеко не всегда, даже “мельчил”. Последнее мне казалось излишним… Но неверно упрекать его в отсутствии интереса к деталям. Даже в стратегических военных вопросах И.В. Сталин не руководствовался ориентировкой “по глобусу”. Тем более смешно говорить это применительно к вопросам тактическим, а они его тоже интересовали, и немало».
Особую значимость имели воспоминания К.Г. Жукова, который также пострадал при Сталине (причем не единожды), но нашел в себе силы перешагнуть через личные обиды ради исторической справедливости. Давая общую характеристику деятельности Сталина в годы Великой Отечественной войны, он отмечал: «Как военного деятеля И.В. Сталина я изучил досконально, так как вместе с ним прошел всю войну… В руководстве вооруженной борьбой в целом И.В. Сталину помогали его природный ум, богатая интуиция. Он умел найти главное звено в стратегической обстановке и, ухватившись за него, оказать противодействие врагу, провести ту или иную крупную наступательную операцию… И.В. Сталин владел вопросами организации фронтовых операций и операций групп фронтов и руководил ими с полным знанием дела, хорошо разбираясь и в больших стратегических вопросах. Эти способности И.В. Сталина как Главнокомандующего особенно проявились начиная со Сталинграда… Несомненно, он был достойным Верховным Главнокомандующим».
Мемуары знаменитых военачальников не только прорвали блокаду молчания, существовавшую вокруг имени Сталина. Они помогли воссоздать его живой облик взамен того безжизненного парадного глянца, который существовал во время правления самого Сталина и той злой карикатуры, которая возникла стараниями Хрущёва. В новом портрете проступали узнаваемые человеческие черты, делали образ Генералиссимуса Победы более осязаемым и понятным. Это открывало дорогу к его художественному осмыслению. И действительно, впервые за долгие годы молчания, Сталин возвращается на страницы литературных произведений и киноэкраны. К теме роли Сталина в отечественной истории обращались в те годы такие выдающиеся русские писатели, как Юрий Бондарев, отразивший в своем знаменитом романе «Горячий снег» стиль принятия Верховным главнокомандующим решений, его общения с людьми. Могут быть названы также роман В.А. Закруткина «Сотворение мира», роман В.А. Кочетова «Угол падения» и другие произведения. Книги, в которых Сталин выступал в качестве одного из главный персонажей, выходили и потом. Так, дипломатическая деятельность Сталина стала темой написанного в конце семидесятых годов романа А.Б. Чаковского «Победа». В нем средствами художественной литературы раскрывались непростые взаимоотношения бывших союзников по антигитлеровской коалиции при переходе от войны к миру.
В поэзии сталинскую тему поднимали такие авторы, как В.И. Фирсов, поэма которого «Республика бессмертия», содержавшая противоречащие хрущевским оценки Сталина, в 1968 году была отмечена премией Ленинского комсомола. Широкую популярность получали прославляющие Сталина стихотворения Феликса Чуева. Некоторые стихи Чуева так и не были опубликованы (такая участь постигла, например, его стихотворение «Зачем срубили памятники Сталину»). Тем не менее они стали известны благодаря многочисленным машинописным и рукописным копиям, которые распространяли из в рук в руки, зачитывали до дыр. Несмотря на свою молодость, Чуев не испугался поднятой против него в литературных журналах волны критики: помимо стихов, в 1969 году он начал готовить документальную книгу об опальном тогда В.М. Молотове, исключенном из партии за то, что не поверил обещаниям Хрущёва построить в 1980 году коммунизм. Особое негодование среди некоторой части интеллигенции, как отмечает Р. Медведев, вызывала поэма С.В. Смирнова «Свидетельствую сам», в которой Сталин был назван «человеком-глыбой».
