В боевых порядках десантного полка отважно и мастерски действовали корпосты эсминцев. «Бойкий» без малого сутки вел огонь, который корректировал лейтенант Г.Е. Беленький. А когда «Безупречный» был подбит и его корпост осиротел, а полку надо помогать, командир корпоста лейтенант В.С. Сысоев по радио попросил «Бойкий» вести огонь и по его целеуказанию. Годлевский отзывчив, и с артиллеристом А.П. Макаровым они решили разделить артиллерию. Лейтенанту Д.И. Щербаню поручили вести огонь кормовой батареей за «Безупречного».
Если говорить откровенно, не часто встречаются такие рыцарские решения. Сколько здесь гражданственности и человеческой порядочности! Ведь Годлевский усложнял свою задачу. Чтобы не ослабить поддержку своего батальона, он до предела увеличил скорострельность носовой батареи. Принимая решение, командир руководствовался благими намерениями: если он немедленно не поможет огнем соседнему батальону, за который не несет ответственности, тот расплатится за это большой кровью. Значит, надо выручать его.
«Бойкий» в течение дня воевал за двоих – за себя и, как принято сейчас говорить, «за того парня». Он один с помощью двух корпостов поддерживал десантный полк. Кроме морально-этической стороны дела здесь налицо новый тактический прием, впервые примененный по инициативе командира эсминца. И конечно же, Годлевский заслуживает высокой похвалы. А то, что он допустил невинную дерзость, – это второстепенное. Надо видеть в человеке главное, определяющее – его дела – и уметь подавлять минутную вспышку гнева к человеку, возникшую только потому, что черты его характера не вписываются в круг классических догм твоего понимания кодекса поведения.
В заключение Годлевский доложил:
– Когда кончился зенитный боезапас, я послал вам радиограмму и подвел корабль к порту под прикрытие береговой зенитной артиллерии.
У меня даже дух перехватило от этой новости.
– Да как же вы смели не показать этого, самого главного, в той вашей радиограмме?
– Не хотел этим прикрываться. Командованию, вероятно, было видно, что кораблю нечего делать в море. Из полка уже не вызывали огонь.
Так вот истинная причина, заставившая командира послать такую радиограмму. Пожалуй, каждый из нас поступил бы точно так же, а может, и резче. Я проникся еще большим уважением к Годлевскому.
По заведенному порядку, каждый раз, провожая корабль в Севастополь, я посылал отзыв о его действиях под Одессой. Адресовал его начальникам штабов флота и эскадры. Я дал высокий отзыв о «Бойком» и Годлевском, с которым потом согласились и Кулишов, и Жуков.
По возвращении в штаб Дитятковский вручил мне радиограмму Годлевского:
– На исполнение.
Глянул я – и ахнул. На ней резолюция: «Комдиву эсминцев Пермскому. Наказать Годлевского и доложить Военсовету флота. Азаров».
Я упрятал эту злосчастную радиограмму в свой сейф – пусть поулягутся страсти, а тем временем уйдет Пермский. Тут я здорово слукавил, надеясь на скорую встречу с Жуковым, чтобы между делом показать ее. Я знал отношение Жукова к кадрам и его дисциплинарную практику, считал, что он по-человечески разберется.
Как часто бывало, Жуков и на этот раз показал свою партийную зрелость. На другой день он посетил наш штаб и в ожидании Кулишова заслушал мой доклад о подготовке аварийных эсминцев к буксировке в Севастополь. А затем, видно прослышав об истории с Годлевским, опередив меня, потребовал радиограмму. Я доложил. Он от души рассмеялся:
– Ловко Годлевский отделал тебя, а заодно и нас. И поделом. Тут налицо наш недосмотр. А по резолюции я беру на себя уладить это недоразумение.
В этом весь Жуков – революционный матрос Гражданской войны. Он бережно относился к людям, особенно с передовой, и вдвойне осторожно – к корабельным кадрам. Он никогда не разбрасывал взыскания и зорко следил за нами, чтобы мы не усердствовали в этом. И еще одно: он мужественно признавал свою вину, чем подавал хороший пример подчиненным. Искреннее поведение с людьми, задушевные беседы, прямота, откровенность, доверительность, справедливость, а когда нужно, и строгость были сильной стороной его служебной и партийной деятельности.
Жуков уехал, и я приказал эту радиограмму подшить в дело.
Видимо, в верхах состоялся невеселый разговор в Жуковском матросском стиле. Через день Кулишов, вернувшись с заседания Военного совета OOP, пригласил меня и откровенно заговорил:
– Дался нам этот Годлевский! Столько неприятных, но вполне заслуженных упреков пришлось выслушивать от командующего. Действительно, с ним погорячились и переборщили. Адмирал Жуков приказал отныне к командирам кораблей, придаваемых базе, без его ведома дисциплинарных мер не применять и представлений на сей счет в Севастополь не давать.
Вот это здорово! Опять же в этом весь Жуков. Да и Кулишов оказался на высоте.
Пройдет немного времени, и Георгий Федорович Годлевский за подвиги под Одессой Указом Президиума Верховного Совета СССР будет удостоен высокой награды.
Прошли годы. Работая в архиве, я обнаружил донесение политотдела эскадры в Москву о действиях кораблей в десантной операции у Григорьевки 22 сентября 1941 года: «Особо отмечается умелое управление маневрами корабля и артиллерией командира эсминца “Бойкий” капитан-лейтенанта Годлевского. Его мужественным поведением и умелыми действиями, большой находчивостью и сноровкой восхищается буквально весь личный состав корабля»
[36]. Вот так-то. А мы чуть не наказали его в Одессе.
Какова бы ни была вина Кулишова и тем более Жукова за недосмотр в обеспечении безопасности эсминцев, с начальника штаба базы спрос не снимался в силу его персональной ответственности за высококачественную подготовку оперативных решений командира и претворение их в жизнь. Бывало такое, когда за боевые неудачи начальника штаба освобождали от обязанностей, а командир оставался. Мотивировали просто: первый не обеспечил плодотворной деятельности последнего. Потому начштаба и наделен особыми уставными правами единоличного доклада командиру своих и штаба предложений для принятия решения на бой, операцию. И хорошо, когда эти предложения совпадают с мнением командира. А если расходятся? Начальник штаба, опираясь на расчеты, обязан отстаивать мнение штаба, крепко стоять на своем, не печься о престиже и карьере во имя поддержания добрых отношений с командиром, не страшиться гнева командира, недовольного предложением штаба. Начальник штаба обязан, гласит устав, настойчиво добиваться принятия командиром решения, в правильность которого уверовал штаб. Если твое предложение отвергнуто, то в ходе боя ты можешь вновь выйти с ним, если дела идут неладно. Надо уметь отстаивать свою позицию.
Адмиралы были в частях, а я на ФКП. Ко мне стекались данные по обстановке. К 15.00 заявки на огонь кораблей резко сократились, а воздушная опасность возросла. Начальство о кораблях ни слова. Я должен был разыскать командира базы и внести предложение убрать корабли в гавань, где держать их в готовности к выходу в море. Но не проявил инициативы. Ждал указаний свыше, а они не поступили. Вот почему считаю себя виновным в непринятии решения по эсминцам.
