Надо же такому случиться: звонит оперативный дежурный базы Квасов и докладывает, что в гавань вошла «Украина». Это было в 2.30 ночи. Я тут же Петрову. Он совсем повеселел. Спросил:
– А какие сведения о приходе «Чапаева»?
Я ответил уклончиво. Сказал о том, что последний раз его наблюдали в районе маяка Тарханкут, это у Крыма. Если он не придет, то кавдивизию посадим на крейсера.
– Это надежное дело?
– Десант у Григорьевки показал.
– Я и раньше слыхал, что моряки – обязательный народ. Положимся на них, товарищ Крылов. И давайте отужинаем, а то я еще и не обедал.
Иван Ефимович вспыльчив, но отходчив. А в беседах он просто милый человек. Прощаясь, он все-таки ввернул:
– А может, вы «Чапаева» по радио поторопите?
Я уехал на «Украину» проинструктировать капитана П.А. Половкова. Пока объезжал порт, проверял, как грузится дивизионная артиллерия, наступил рассвет. Позади уже вторая ночь без сна.
Приехал на ФКП, а там ждет Леонид Григорьевич Леут, мой бывший помощник в бытность мою командиром корабля. Он привел тральщики для эвакуации. Для воспоминаний времени не было. Я уточнил задачу его кораблей. На прощание вручил ему ящик коллекционного вина многолетней выдержки – подарок одесских виноделов. Оно для меня сейчас обуза.
В эти последние дни мы в штабе особенно строго относились к себе: никаких излишеств, максимум времени работе, подкреплялись на ходу. Себя я взбадривал курением – три пачки в сутки, папироса за папиросой.
Взошло солнце, а «Чапаева» и «Большевика» нет. Маловероятен их приход днем – вражеская авиация постоянно висит в воздухе на подходах к Одессе, и капитаны не рискнут идти почти на верную гибель. Но они наверняка знают, что наступает последняя ночь.
И вдруг в 10.00 с Тендры доносят, что наблюдают транспорт, идущий в Одессу. По расчетам, это может быть только «Чапаев». Уж не знаю, радоваться или печалиться по этому поводу. Ведь он вошел в зону действия вражеских бомбардировщиков, которую следует проходить только ночью. Его могли утопить в любую минуту. Так было уже с боевыми кораблями и грузовыми судами, пытавшимися днем прорваться в осажденную Одессу. Доложил эту ситуацию Кулишову. Он не сразу нашелся, что ответить, и спросил:
– Что будем делать с кавдивизией, если «Большевик» не придет, а «Чапаева» утопят?
– Часть дивизии отправим через Аркадию на вспомогательных судах, другую – на крейсерах.
– Поезжайте и информируйте командование армии. Успокойте их.
Как я хотел, чтобы Кулишов сам поехал «успокаивать» взрывоопасного командарма. Крылов даже не захотел принять от меня этот доклад и с ходу потащил меня к Петрову. А Ивана Ефимовича словно подменили. Он спокойно выслушал доводы и варианты отправки дивизии. А когда я добавил, что мы выслали «Чапаеву» навстречу корабли и истребители с Тендры для прикрытия и что не будем забывать и о военном счастье, Петров сказал, как отрубил:
– Давайте «Большевик» забудем. На транспорт «Чапаев» вести расчеты. Но и запасные варианты иметь в виду. А вообще-то, Николай Иванович, морякам поставлена задача доставить армию в Севастополь. А как они это сделают, им думать. Принимаю предложения и варианты командования базы, они реальные. И пусть все идет по планам базы.
Петров очаровал меня своей рассудительностью. Я возвращался на ФКП и думал о «Чапаеве». Меня волновала его судьба. Что побудило к столь дерзким действиям капитана «Чапаева» Андрея Ивановича Чиркова? Коль скоро, вопреки нашим запретам, он пошел днем в Одессу, значит, знает, что наступает последняя ночь эвакуации. Каждое судно у нас на счету, и гражданский долг подсказал ему, как действовать. Этим он подтвердил свое политическое и философское кредо советского человека: биться с гитлеровскими захватчиками не щадя жизни.
Конечно, тут было и нарушение приказов, и необоснованный риск, но было и военное счастье. Бомбардировщики рыскали вокруг, но обошли его, не заметили. Он удачно проскочил.
Я находился с работниками порта на Платоновском молу, когда люди увидели входившее с моря судно средь бела дня. Все ахнули. А капитан порта, наш милый и добрый Василий Иванович Коваль, был настолько потрясен, что громко воскликнул:
– Да после всего этого будет жестоко, несправедливо не дожить до победы!
Я радовался счастливому переходу «Чапаева» и поспешил к Чиркову. Он сильно нас выручил – можно не беспокоиться за кавдивизию. А что касается риска, то ведь война – сплошная опасность, а риск – ее постоянный спутник. Все мы до единого – от рядового до командующего – постоянно рисковали, часто сознательно принимали рискованные решения. Военная наука не исключает обоснованного риска. Но наступали моменты, когда для спасения положения приходилось не считаться с научными выкладками. Вот это и относится к нашему случаю, когда риск необоснован, но оправдан великой целью.
В нравственном отношении поступок Андрея Чиркова воспринимался как рыцарский: благородный порыв торжествует над холодным расчетом, подавляет благоразумие, и человек становится на грань допустимого в интересах общества, когда «безумству храбрых поем мы песню». Не берусь быть судьей Чиркова. Трудный в науке и практике случай. На стороне капитана закон: не ходить днем. А он во имя высокой цели нарушает его, используя малый шанс на выживание. Капитан и экипаж исполнили свой долг до конца.
Тогда не принято было изливать восторги. Поблагодарив Чиркова за отважный прорыв, я поставил ему задачу. И мы распрощались. Распрощались навсегда. Пройдет немного времени, и отважный капитан погибнет вместе с судном при прорыве в осажденный Севастополь.
На ФКП прибыл в полном составе Военный совет OOP во главе с Жуковым. Командующий был восхищен героическим прорывом «Чапаева» и высоко оценил мужество его капитана. Обращаясь к Кулишову, приказал:
– Не забудьте представить его к высокой награде. А знает Петров о «Чапаеве»?
– Начштаба ездил с последней информацией о прибывающих судах.
Я доложил.
– Наверно, чертыхался, что не все суда в сборе, – отшутился Жуков.
Заслушав доклад командира базы о ходе погрузки техники, Военный совет OOP убыл на внешний рейд, на крейсер «Червона Украина», куда с 12.00 15 октября был перемещен КП OOP.
Сегодня я часто в порту – веду контроль за погрузкой. Завернул к своему давнишнему другу капитану теплохода «Армения» Владимиру Яковлевичу Плаушевскому:
– Э, Константин Илларионович, не годится, надо побриться.
Усадил в кресло и вызвал мастера. Только парикмахер намылил бороду, я начал тут же клевать носом. Пришлось будить меня толчками, чтобы не порезать. Но вскоре этого не понадобилось. Началась жестокая и длительная бомбежка порта, от которой дрожала земля, и это передавалось на корабль. Противное состояние, когда у тебя половина бороды сбрита, а ты должен ожидать под бомбежкой конца процедуры. Владимир Яковлевич стоял у дверей и, чтобы скрасить мое бедственное положение, докладывал об очередном разрыве бомбы в порту и его результатах. Когда закончилось бритье и я вышел на палубу, взорвалась бомба в складе угля. В небо поднялось огромное облако угольной пыли. Оно заволокло весь порт. Когда пыль осела, она покрыла толстым слоем все рядом стоявшие транспорты.
