Возникали ли затруднения и недоразумения при такой организационной форме, как оборонительный район? Были. Потому что борьба идет на стыке суши и моря, где стыкуются действия различных видов вооруженных сил со своими большими различиями в тактике, применении оружия и т. д. И уж если организация взаимодействия различных родов войск требует искусства, то организация различных видов – дважды. Новая форма организации борьбы не была и не могла быть идеальной, как нет в мире ничего идеального. Ведь мы только постоянно стремимся в своей деятельности к совершенству, к идеалу и останавливаемся на оптимальном варианте, отвергнув остальные. Но что новая организационная форма борьбы – оборонительный район, – рожденная в стремительном темпе, оказалась наилучшей из всех возможных организационных форм ведения вооруженной борьбы на стыке суши и моря, – об этом говорит длительная оборона двух городов-героев и успех войск Южного фронта, которые, будучи сильно ослабленными отступательными боями, можно сказать, на последнем дыхании, с величайшим героизмом воинов остановили врага, повернули его вспять у Таганрога. Это с помощью и Одессы, и Севастополя Черноморский флот и приданная ему Приморская армия, выполнившие замысел Ставки, оттянули на себя десятки вражеских дивизий из южной группировки вражеских войск и этим ослабили удары врага по нашим войскам Южного фронта.
Были ли трения между командующим флотом и армией при этой организации? Были. Да еще какие! А вообще-то творческие споры в сложных военных делах, когда речь идет о жизни людей, тут до принятия решения даже противопоказаны. Всякое поддакивание по всякому случаю, когда решаются судьбы тысяч людей и всего дела, может привести к крупным потерям и даже поражению. В ходе войны, как нам стало известно намного позже, споры были и на самом высшем уровне, иные командующие фронтами вступали в полемику даже с самим Сталиным, с которым, по их же словам, не каждый хотел встречаться. Спорили, стояли на своем и добивались своего.
Меня до сих пор спрашивают и по Одессе, и по Севастополю: чей же все-таки был больше вклад в оборону этих городов-героев? Я твердо стоял на своем раньше и стою сейчас и не менее твердо отвечаю: эти поиски приоритетов сродни детским забавам. Главное – никогда подобные поиски не приводили к выяснению истины, а она в спорах дороже всего. И на мое разумение: Красная Армия и Военно-Морской флот в тесном взаимодействии с максимальными усилиями держали оба города-герои.
И все-таки между Октябрьским и Петровым возникали серьезные разногласия, и, как мы позже узнали, из-за взаимного непонимания. Мне по-человечески прискорбно писать об этом – ведь я к обоим питал высокие чувства уважения. Оба они оставили в моей жизни глубокий след. Я многим им обязан своим становлением, как командир крупных соединений. Я не только усвоил от них много полезного, подражал в возвышенном, но и перенял их слабости. И все-таки несколько слов о них.
У них немало схожего. Оба старые коммунисты и воины Гражданской войны. С сильной политической, жизненной позицией. Для них интересы народа и партии – всё, остальное в подчинении им. Оба от природы с острым умом и железной волей – такое счастливое сочетание как раз больше всего необходимо крупному военачальнику.
Упорные в труде, а потому свое неполное высшее военное образование пополняли усердием в науках; самостоятельной учебой превзошли многое и многих. Оба энергичные, подвижные, устремленные вперед к победе. Любили быть в гуще масс и это их роднило с подчиненными. Врученное им партией дело вели усердно и потому были ценимы в верхах. Оба они были сверх меры эмоциональны, и это вносило коррективы в их правильную генеральную линию служебной деятельности и отношений к людям. Но было у них и несходственное.
Петров шел ровно, последовательно по службе и даже с отставанием. Он заслуженно, имея уже большой жизненный и служебный опыт, получил в командование в начале войны кавалерийскую дивизию, а вскоре стрелковую. Через полтора месяца жестоких боев контр-адмирал Жуков, присмотревшись к нему, выдвигает его на высокий пост командующего Приморской армии. В Одессе, под началом моряка Жукова, ценившего в людях мастерство и отвагу, произошел стремительный взлет И.Е. Петрова. При участии и по инициативе адмиралов Жукова и Октябрьского о нем в верхах утвердилось мнение как большого военачальника, да и дела об этом говорили. Позже Ставка поставит его командующим фронтом. Все правильно, логично, заслужено в боях.
По-другому получилось у Октябрьского. От рождения он Иванов. Но в революционное время взял фамилию Октябрьский. Уже одним этим он определил свою жизненную позицию – жить во имя революции. После ускоренных курсов Военно-морского училища имени М.В. Фрунзе (они были созданы для старых матросов) – я, будучи курсантом этого училища, видел его не раз там – он служит на торпедных катерах, командует Амурской флотилией, где много крупных артиллерийских кораблей, дело которых ему незнамо. Но усилием воли, мобилизуя свой острый аналитический ум, он быстро осваивает сложное артиллерийское дело и управление крупными кораблями. А через год – в апреле 1939 года – он уже командующий Черноморским флотом. А командующему – 39 лет. Никакого опыта, а без него нельзя успешно руководить большим делом. Да разве тогда он был один такой.
Наркому ВМФ Н.Г. Кузнецову при назначении было 36 лет. Да, некоторым и другим наркомам и командующим тогда было 34–38 лет. И это не благо, страдало дело из-за отсутствия жизненного и служебного опыта. Молодые кадры, вместо безвременно ушедших, испытывая немалые трудности, брали умом, энергией и преданностью делу партии.
Я про себя желал Ивану Ефимовичу больше выдержки и терпения, как младшему, а Филиппу Сергеевичу – сдержанности. Октябрьский мог сказать резкое слово, а Петрова я уже в Одессе знал – он мог вспылить, не выдержав субординацию. Конечно же с Петровым, как человеком взрывным, своенравным, я бы сказал: человек-порох, впадавший в крайности, и он их допускал и к младшим, и старшим, с ним требовалось особое обхождение, к нему требовался деликатный подход. Но Октябрьский из тех военачальников, которые признавали прямой подход ко всем в вопросах дисциплины. Он считал, и это правильное толкование устава, что в Советских Вооруженных силах существует единая для всех дисциплина, которой должны все покоряться и не рассчитывать на снисхождения, служебное положение.
К сожалению, Октябрьский привносил иногда в эту стройность и четкость дисгармонию своей острой постановкой вопросов, что у Петрова вызывало отрицательную реакцию. Что говорить, Октябрьский мог подать повод к протесту. Когда в будущем я стал непосредственным подчиненным Октябрьского, я на себе испытал характер, нрав, горячий темперамент нашего комфлота. Прежде всего о деле – за ним надо было уметь угнаться в труде. Работая под его началом – не напрохлаждаешься. Он постоянно искусно подливал масло в Лампу Жизни, поэтому вокруг него всегда все кипело и пылало. Не из-за карьеризма искусственно, а только из лучших побуждений верно служить народу и партии он настойчиво и постоянно поддерживал в рядах командных кадров высокий тонус и разумное напряжение в работе. И с ним – будь всегда начеку. Он враз заметит фальшь, промашку и сделает телеграммой или лично, а то и при людях, внушение, от которого горели уши. Какими-то загадочными для меня способами он многое узнавал, что делается в низах, и тотчас реагировал на промашку. Он мог глубоко проникать в суть дела и быстро отделять сорняк от пшеничного зерна. Он обладал редчайшей способностью прочтения донесений, чтобы тут же обнаружить фальшь. Поэтому я остерегался посылать ему телеграмму с ходу, только что написанную, а написав, переписывал, потом, если она не экстренная, откладывал на несколько часов или наутро, чтобы не пропустить оговорку, двойное толкование вопроса. И – срабатывало. Один командир, не показав обстановки, доносил о преждевременном отводе батарей, другой собрался уничтожать запасы перед отходом, а третий преувеличил страхи перед наступающим противником, и, главное во всем этом – имели неосторожность преподнести это в безапелляционном духе своей правоты. Скоро полвека тем событиям, а я и сейчас помню громовые ответы Октябрьского: наши войска удерживают Бессарабию, а Жуков собрался уходить; другого осудил за поспешность, а третьему указал на нервозность и растерянность. Комфлот ответил в своем духе всем, ничего не забыв, не пропустив. И это он отвечал отменным служакам. А тем, кто не все дорабатывал, допускал частые ошибки, тому совсем худо было служить с Октябрьским, особенно в сложной обстановке реагировал особо резко. Получая упреки от комфлота, надо было уметь проявлять выдержку, усилием воли подавлять эмоции, а личные обиды, как дело второстепенное, – под каблук, и считать сказанное Октябрьским непогрешимой истиной. На деле оно так и было. Наш комфлот, несмотря на обилие эмоциональности, почти всегда прав, а им задуманное работало на победу. И получалось: ему перечить – значит вредить делу.
