– Входите! – крикнула я.
Но вместе Сиэлы на пороге стоял Фарлоу. Он явно сомневался, стоит ли заходить, хотя квартира и принадлежала ему. Я вскочила, чтобы встретить его, и он робко поцеловал меня в щеку.
– Тебе здесь нравится? – спросил он.
Шляпа все еще была на его голове; возможно, как знак, что он не задержится надолго. Я надеялась, что это именно так. Я никогда не могла подумать, что мне придется остаться с Фарлоу наедине.
Его кожа уже начала выдавать возраст, но годы совсем не затмили голубизну его глаз; по очертаниям лица, по густым седым волосам можно было представить себе, каким привлекательным мужчиной он когда-то был. Перед отъездом Джоан он отпраздновал свой семьдесят пятый день рождения.
– Сесилья? – сказал он, и я поняла, что не ответила на его вопрос.
– Мне нравится, – кивая, ответила я, хотя что еще я могла сказать?
Отсутствие Джоан было подобно смерти. Даже хуже смерти, потому что, когда умерла мама, у меня была Джоан, а теперь у меня не было никого. Фарлоу мог задать мне какой угодно вопрос, и я ответила бы так, как ему хотелось бы слышать.
– Можно? – спросил он и жестом указал на диван, который я только привела в порядок, диван, которому он никогда не придавал значения, но тем не менее купил.
Я кивнула. Я наблюдала, как он садится на низкую софу. Дизайнер обыграл пространство в новейшем стиле, квартира была глянцевой, современной и совершенно непохожей на места, где я жила до этого. Мне казалось, будто я живу в гостиничном холле. Впрочем, прошел всего один день. Я привыкну к пентхаусу так же, как привыкла к особняку Эвергрин.
Фарлоу явно был не в своей тарелке. Он не был создан для пропорций современной мебели. Ему нужна была объемная и увесистая мебель: потертый кожаный стул с высокой спинкой, гардероб из красного дерева, где он хранил свою ковбойскую шляпу.
– Джоан нет уже три месяца, – сказал он.
Я кивнула. Это было фактом, хотя и казалось невозможным.
– Я пришел один, без Мэри, чтобы узнать, связывалась ли с тобой Джоан.
– Только та открытка, – сказала я и прочистила горло. – С цветами.
Я понимала его, но хотела выиграть немного времени.
– Я имею в виду – лично.
Я улыбнулась и попыталась не заплакать.
– Нет, – сказала я.
А должна была! Джоан должна была написать мне письмо, позвонить. Отправить записку на адрес Сиэлы. Что-нибудь, что угодно. Я должна была получить какой-то знак, сигнал, что я все еще что-то для нее значу. Становилось все сложнее и сложнее надеяться, что Джоан любит меня, что Джоан просто не показывает своих чувств.
Фарлоу рассматривал хьюстонский горизонт. Я подумала, как же этот вид отличается от зарослей за окнами Эвергрин. Представлял ли он Джоан, смотрящую в окно? Интересовал ли его, как меня, вид из окна Джоан, где бы она ни была?
– Я надеялся, что она писала тебе. Надеялся, что хоть ты расскажешь мне что-нибудь о ее счастье.
Какая странная формулировка.
– О счастье?
– Ее счастье – это единственная вещь, которая когда-либо меня волновала. В отличие от ее матери.
Он слабо улыбнулся. Я никогда раньше не видела Фарлоу таким – тихим, вдумчивым, и это меня обеспокоило. Он продолжил свою речь.
– Мэри думает, что мы разбаловали Джоани. Слишком много свободы. Но для такой девочки, как Джоан… – сказал он, разведя руками. – Что нам еще оставалось делать? Ты знаешь, к Мэри на выпускном балу подошел один продюсер. Одна из ваших девочек оказалась его кузиной. Он хотел сделать Джоан известной. – Он посмотрел на меня. – Думаешь, она поехала именно туда? В Голливуд?
Мое лицо зарделось. Я впервые слышала о продюсере. Джоан ничего мне не рассказывала.
– Может, и так. – Я попыталась придать голосу оптимизм.
Я вспомнила о парне на трибунах. Вспомнила о Джоне, по уши влюбленном в Джоан. Я представила себе Джоан на кастинге, как это описывалось в журналах, среди других красивых девушек. Голливуд казался не самым плохим вариантом. Фарлоу вздохнул, снял шляпу и положил ее рядом с собой.
– Мэри думает, что она уехала именно туда. А я просто не понимаю, почему она не сказала нам. Я бы отпустил ее.
Он не отпустил бы ее.
– У моей девочки было все, – сказал он, и его тон застал меня врасплох. – Все, – повторил он.
И все же она уехала. Фарлоу смотрел на меня. Джоан, покинувшая его мир без разрешения, – он не видел в этом смысла.
После того как Фарлоу попрощался, не узнав совершенно ничего нового, я пошла в свою современную ванную. Лейка душа была такой широкой, что возникало ощущение, будто ты стоишь под дождем.
Я изучала свое отражение. Неудивительно, что Джоан выделялась среди всех нас.
В этот момент я почувствовала себя не более чем нанятой спутницей, шестеркой, невзрачной подружкой из тех викторианских романов, которые мы читали на уроках английского языка. Не считая того, что моя спутница – цель и смысл существования – сбежала от меня.
– Голливуд, – сказала Сиэла в один из вечеров под конец лета.
Мы сидели на белом кожаном диване в гостиной Банки и играли в старый бакелитовый маджонг, который я нашла в шкафу. Мы все еще были в купальниках и расстегнутых халатах. Большую часть дня мы провели у бассейна, как и множество других дней тем летом. Так мы провели бы их и с Джоан, будь она здесь.
Накануне мне позвонила Мэри и рассказала, что они нашли Джоан. Она была, как Мэри и думала, в Голливуде. И не планировала возвращаться.
– Да, – сказала я, – мистер Фортиер говорил мне, что она пытается стать звездой.
Я постаралась, чтобы голос был как можно более обыденным.
– Великая тайна раскрыта, – сказала Сиэла.
Мне не понравился ее тон, но я поняла, что она недооценивает способности Джоан, выставляя их нелепыми. Она не принадлежала Голливуду. Ее место было здесь, со мной. Все наши планы, наши затеи сводились к тому, чтобы ходить гулять каждый вечер, стать постоянными клиентами в клубе «Трилистника». Мы собирались провести две недели на холмах Хилл-Кантри. Собирались сбежать из Галвестона, когда жара станет невыносимой. Собирались полететь в Париж следующей весной, где Джоан должна была показать нам город и попрактиковать свой французский. Собирались вернуться в Хьюстон и найти привлекательных мужчин постарше – а не мальчиков, с которыми мы встречались в школе, – и ходить на свидания вместе. Мы представляли себе такую жизнь класса с восьмого.
Джоан в какой-то момент передумала. Она не брала трубку. И не брала в руки ручку. Она даже не передала мне ничего через Мэри. Я сделала что-то не так, обидела ее чем-то? Я ломала голову. Видела ли она меня тогда, на стадионе? Может быть, я провела слишком много времени с Сиэлой, слишком с ней сблизилась? Слишком настойчиво защищала Мэри? Но ни один из моих поступков, реальных или вымышленных, не заслуживал того, чтобы Джоан бросила меня. Я знала это. Ни ее внезапное исчезновение, ни ее новая жизнь, ни ее нежелание возвращаться в Хьюстон не были связаны со мной.
