Джоан уже давно здесь. Больше суток.
– Джоан? – позвала я.
Я пошла по мрачному коридору, утыканному бежевыми дверьми. За ними я представляла просто пустые комнаты.
Когда я подошла к двери в самом конце коридора, я засомневалась. Я знала, что Джоан за нею, я знала, что это спальня, но я не знала, кого увижу еще. Возможно, мужчину из Остина. А может, и нет. Я постучалась, сперва легонько, затем – сильнее. Прошлым вечером я думала, что она мертвая в ванной, но теперь она и правда могла быть мертва. Она могла переборщить с таблетками. Девочка, о которой мы слышали еще в школе, – она не входила в нашу компанию – закрылась в своей комнате с таблетками мамы и бутылкой водки; она умерла спустя неделю. Джоан, возможно, и не пытается убить себя, но в последнее время она ведет себя настолько дико, что могла причинить себе вред случайно. Я представила себе лицо Мэри, Фарлоу.
– Пожалуйста, будь жива, – прошептала я. – Прошу тебя.
Дверь оказалась закрытой. Я бы засмеялась, если бы не была в ужасе. Замок был дешевым – я нашла в сумочке пятицентовую монетку и в один счет открыла дверь. Комната была очень светлой, моим глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть. Источником света было открытое окно, которое выходило на задний двор.
Сначала я увидела только Джоан: ее щека прижата к подушке, шея повернута под странным углом, волосы все еще в пучке. Я отвернулась. «Она мертва, – подумала я, – ее больше нет». Но в это время ее веки дернулись: она лишь спит. Ее волосы выглядели почти идеально. Я мгновение любовалась своей работой, но сразу же вспомнила, что у меня есть дела поважнее и что прическа Джоан не имеет никакого значения.
В комнате пахло сексом, и тут я заметила еще два тела и то, что Джоан голая. Я подошла ближе на цыпочках. С одной стороны от нее лежал мужчина, завернутый в простыню, с другой – раскрытый, как и Джоан, но лицом вниз. Я не могла их разглядеть. Укрытый мужчина закрывал лицо рукой. От его локтя и до запястья тянулся длинный багровый шрам. Я поднесла руку ко рту и просто смотрела на эту картину. Я попыталась сложить все вместе, как-то понять то, что вижу. Три инертных тела спали так крепко, что это даже казалось неестественным.
Я не знала, какого роста эти мужчины, как много у них денег, были ли они из Хьюстона или из другого города. Я не знала, что они делали, который из них был хуже и, вообще, что все это значило? Я попятилась до стены и оперлась об нее.
Они оба трогали Джоан одновременно. Использовали ее. А она даже не сопротивлялась, наоборот – предложила себя им, подарила, как игрушку. «Имейте меня так, как только захотите, мальчики, – представляла я себе ее слова. – Я Джоан Фортиер, и мне на все плевать».
Фред знал адрес, но знал ли он о том, что случилось? Нет. Он остановил бы ее, если бы знал.
Комната была совсем пустой, если не считать картины над кроватью, где был изображен ковбой с поднятым лассо в окружении стада коров. Интересно, рассматривала ли Джоан эту картину, видела ли она ее? Но Джоан никогда не задерживала взгляд ни на ком и ни на чем перед собой.
– Джоан, – мягко сказала я.
Ответа не последовало.
– Мадам?
Я обернулась на голос Фреда. Его глаза были больше золотистые, чем карие, я никогда раньше этого не замечала. Я не помню, чтобы еще когда-либо была так рада видеть человека.
– Помогите, – сказала я неожиданным для себя тоном. – Нужно забрать ее. – Я показала на Джоан, хотя было очевидно, о ком шла речь, – о голой женщине между двумя мужчинами. – Надо отвезти ее домой.
Фред кивнул.
– Накройте ее, – сказал он, указывая на шаль, о которой я совсем забыла.
Я сняла ее с себя и, насколько смогла дотянуться, накрыла Джоан; я ухватилась за ее лодыжку и сильно сжала, пока она слабо не застонала. Затем подошел Фред и приказал мне взять ее за одну руку, он взял за другую; пока мы пытались посадить Джоан, я старалась не смотреть на мужчин по бокам. Я обернула ее в шаль, но ее не хватало, чтобы закрыть все тело. Я заранее продумала, как вызову лифт наверх и вернусь с длинным плащом от «Burberry», который Джоан носила в прохладную погоду. Мы припаркуемся в подземном гараже, где нас, скорее всего, никто не увидит.
Фред с легкостью поднял Джоан на руки.
– Джоан, – позвала я и похлопала ее по щеке. Она на миг открыла глаза и тут же их закрыла. На ее бледной щеке остался след помады.
– Она не в состоянии ответить, – сказал Фред.
Мы были уже в коридоре, когда я заметила, что пропала сережка с бриллиантом.
– Одну секунду, – сказала я и метнулась обратно в комнату, вспомнив то колье с бриллиантом, оставшееся на постели в комнате маленького мальчика с простынями с ковбоями.
Я прикоснулась к простыне, чтобы прощупать ее, – я бы почувствовала сережку под ладонью. Но, подняв глаза на подушку Джоан, я увидела, как мужчина со шрамом смотрит на меня. Волосы на моей шее встали дыбом. Фред ждал меня в коридоре, держа на руках Джоан, а мне до жути стало страшно за нас – за себя, за него и за подругу.
– Она хорошая девочка, – сказал мужчина, и хотя он говорил достаточно тихо, я разобрала каждое слово.
– В Эвергрин, – сказала я Фреду, когда мы были в машине. Джоан лежала на заднем сиденье, как ребенок, уснувший на празднике. Шаль закрывала ее тело, а голова лежала на моих коленях. – Отвезите нас в Эвергрин.
Он засомневался.
– Думаю, ей нужна медицинская помощь.
Я нащупала пульс Джоан. Я не могла везти ее в больницу в таком виде.
– Я не могу, – сказала я и прикусила губу, чтобы не заплакать.
– Да, мадам, – сказал Фред. – В Эвергрин.
Джоан тогда уехала на несколько месяцев. Второе исчезновение спустя два года после первого побега, только это организовали те, кто ее любил. Мэри приехала в Банку и собрала ее вещи.
Тогда Джоан пропустила еще одну весну в Хьюстоне. Пропустила цвет магнолий в Эвергрине, огромные белые хрупкие цветы. Мэри любила расставлять их в хрустальных пиалах с водой по всему дому. Она говорила, что их аромат напоминает Фарлоу о его детстве, хотя я никогда не слышала, чтобы он сам это говорил.
– Я нашла ее в таком виде, – сказала я Мэри, изо всех сил пытаясь посмотреть ей в глаза, а не сквозь нее, на полосатые обои с акварельными техасскими пейзажами: поле голубых люпинов, пустыня. «Это не моя вина», – хотела сказать я. Джоан была уже наверху, в своей детской спальне, и спала. В дом приходил врач, а медсестра осталась понаблюдать за больной. На Мэри был бледно-розовый халат и ночнушка подходящего цвета. Я бы сказала, персиковая. Цвет был нетипично женственным.
– Понятно. И как она там оказалась?
Ее тон был не обвинительным, но и не добрым. Я подумала о мужчине в постели, о том, как он смотрел на меня.
– Об этом вы ее спросите, – сказала я.