Он немного надулся, а затем обратил внимание на меня.
– А это кто? – спросил он, указывая на меня.
– Не показывай пальцем, – сказала Иди. – Это мисс Сесилья.
– Откуда она пришла?
Иди засмеялась:
– Сесилья, и откуда ты пришла?
– Я пришла из недалека, – сказала я, в душе благодаря мальчишку за то, что он подошел. Он смягчил Иди. Мальчик с опаской смотрел на меня; ему не нравилось быть объектом насмешек Иди. – Иди присматривала за мной, когда я была маленькой.
– Это правда, – подтвердила Иди. Она наклонилась и смахнула песок с шорт мальчика, поправила его рубашку. Он смотрел то на меня, то на Иди, скорее с интересом, чем смущенно. Ему было сложно понять, что у Иди, которую он явно любил, могла быть жизнь до него или, тем более, после.
Через секунду он, ничего не говоря, убежал к другим детям.
– У меня есть ребенок, – сказала я. – Томас. Ему три года.
– Я знаю.
– Тебе рассказала Дори?
Она промолчала в ответ.
– Зачем ты пришла, Сесилья?
Я прикрыла глаза от солнца. Хотя мы и расположились в тени, все равно, если сидеть там слишком долго, можно было обгореть.
– Я пришла узнать, почему вернулась Дори. – Мне было нечего терять. Нужно было быть абсолютно честной. Может быть, Иди оценит мою откровенность.
– Я так и думала, – сказала она. – Ни слуху ни духу целых десять лет. – Ее голос дрогнул. – Когда я услышала твой голос, то сразу же поняла, что ты хочешь узнать что-то о Джоан.
Я хотела было возразить, но Иди не поверила бы той правде, которую я открыла для себя, как только ее увидела: я так давно хотела с ней повидаться. Но я знала, что она не хотела видеть меня.
– Ты никогда не любила Джоан, – вместо этого сказала я. – Еще с детства.
– Ты правда так думаешь? – Она поднялась, и дети, будто привязанные к ней невидимыми нитями, враз обернулись. – Одна минута, – крикнула она и постучала пальцем по запястью, будто на нем были часы. – Через минутку мы пойдем домой.
– Я думала лишь о тебе, Сесилья. До Джоан мне не было никакого дела. О ней заботилась Дори. А о тебе – я.
– Но почему Дори ушла? Почему она ушла?
Иди покачала головой:
– Если ты не знаешь, то я не могу тебе сказать. Это не мое дело.
– Прошу тебя, – умоляюще сказала я. – Мне нужно знать.
– Я не должна говорить об этом. – Иди прикоснулась к шее, и я заметила ее крохотный золотой крестик, который не видела столько лет. – Люди не должны вмешиваться в Божьи дела.
В моем горле росла глубокая тревога, казалось, меня вот-вот вырвет на траву.
– Божьи дела? О чем ты говоришь, Иди? Пожалуйста. – Я вцепилась в ее руку. – Пожалуйста, скажи мне.
– Сейчас придут дети, – сказала она, забирая руку.
Они шли к нам робко, будто не хотели прерывать разговор. На секунду мне стало интересно, что они о нас думают.
– Пожалуйста, – повторила я, хотя и понимала, что это бесполезно.
– Спроси Джоан. Это ее история. А твоя история, Сесилья? Я часто думаю о том, жалеешь ли ты о ней.
– Нет, – сказала я. И не соврала. – Я не жалею. Джоан сделала то, чего я совершить не могла. Я вечно сомневаюсь. – Я сделала паузу. – Мама хотела этого.
– Она сама не знала, чего хотела.
Дети наконец подошли к нам; они больше не смотрели на меня с любопытством. На секунду я показалась им интересной, но меня было слишком много.
Иди поправила детям одежду, пригладила волосы Люсинды.
– Идите поиграйте, – сказала она им. – Я позову вас через минуту. – Она села рядом со мной. Я была в шоке, хотя и не должна была. – Я слышала, что мама сказала тебе.
– Что она мне сказала? – Мама говорила мне так много вещей, что я не сразу поняла, о чем она.
– Когда она умирала. Я иногда слушала за дверью, чтобы убедиться, что она не говорит тебе жестоких вещей.
– Такого не было.
– Я знаю. – Она сделала паузу, стряхнула что-то с колена. – Она сказала тебе, чтобы ты не позволяла Джоан управлять собою.
Ах, теперь я вспомнила. Мама тогда только проглотила таблетку. Я отирала ей подбородок салфеткой.
– Она была больна, – сказала я, – и теряла рассудок.
– Но она не потеряла его совсем, ведь так?
Она посмотрела мне в глаза.
– Нет, – согласилась я. – Не потеряла.
Это было правдой.
– Она предупреждала тебя быть осторожной с Джоан.
– Она сказала, что Джоан разорвет меня на две части.
Я вспомнила жару в маминой комнате, острые запахи. Ей было постоянно холодно, она умирала, а мне было жарко, я ухаживала за ней.
– Да. Самым большим ее страхом было то, что случится с тобой после ее смерти.
– Нет, – непроизвольно ответила я. – Такого быть не может.
– Почему? Потому что она бывала жестокой? Роль матери была написана явно не для нее. Я тебя уверяю. Но все равно, материнский инстинкт у нее был.
– Материнский инстинкт, – повторила я. Еще немного – и я заплакала бы. – И когда же он проявлялся, интересно? Я не могла передвигаться по дому, не слыша ее причитаний, что я скачу по дому, как лошадь. Я все еще иногда думаю об этом. Я помню, как ее бесила моя походка.
– Мама любила тебя.
– Не помню, чтобы она говорила мне это. Ты говорила. Постоянно говорила. Но не мама.
– Все равно. – Иди прижала палец к губам, будто хотела замолчать. Но она продолжила: – Я всегда думала, это воля Божья, что она умерла как раз тогда, когда ты начала становиться женщиной. Она не смогла бы стать матерью девушки. В ней этого совсем не было.
– Ты по-прежнему думаешь, что это Божья воля?
– Ты знаешь, что я думаю. – Она встала. – Дети, – позвала она. – Пора домой.
Моим домом была Иди. Я положила руку на грудь. Я снова была ребенком, который ждал, пока его отнесут куда-то в безопасное место.
Я представила себе, какой была бы моя жизнь, если бы Иди осталась со мной.
Она присутствовала бы на моей свадьбе. Она помогла бы мне, когда Томми был маленьким, а я, хотя ты тресни, не могла его успокоить. Она во всем помогла бы мне. Она оставила бы меньше места для Джоан.
– Мне было пятнадцать лет, – сказала я. – Совсем еще ребенок.
Она махнула рукой в сторону своих воспитанников, которые бежали к нам.
– Вот они дети, – сказала она. – А ты перестала быть ребенком, как только заболела твоя мать.
Дети уже были возле нас. Иди рассеянно похлопала Рикки по плечу.
