Я уехала той же ночью. Я взяла триста долларов из маминой сумки и собрала чемодан. Дори была с Дэвидом. Проходя мимо комнаты, я слышала, как она поет ему колыбельную. – Она сделала паузу. – Уйти было просто. Самое простое, что я когда-либо делала.
– Я тебе не верю, – тихо сказала я.
– Это правда. Потом было сложно. Но уходя из той крохотной квартиры, я чувствовала – как бы объяснить? – Она умоляюще посмотрела на меня. – Я чувствовала, будто сбрасываю старую кожу. Но это оказалось так сложно, Сесе. И с каждым днем становилось все сложнее. Дэвид рос. Я помнила каждую трещинку на потолке в той квартире, каждую скрипящую дощечку в паркете, каждую шероховатость на стенах. Я никогда не жила в таком тесном месте. Мама дала мне понять: я не создана для того, чтобы воспитывать такого ребенка, как Дэвид. Я вообще не была создана, чтобы воспитывать детей. Нужно было остаться. Бороться. Но я сдалась. Уйдя, я ощутила облегчение.
– Может быть, ты ушла, чтобы не прощаться с ним?
– Нет. – Она говорила уверенно. – Не поэтому. Я знаю, ты не можешь себе этого представить. Как это: бросить ребенка да еще и радоваться тому, что сделал это? В этом еще одно наше различие. Некоторые женщины созданы быть матерями. А я была рада покинуть его, Сесе.
– Но ты хотела воспитать его? – в замешательстве спросила я.
– Хотела! – Она заплакала. – Я хотела. Я хотела и то, и другое. Хотела и воспитать его, и бросить. Я ушла. Как я уже говорила, быть матерью – это не мое.
Я подумала о собственной матери.
– А что твое?
Джоан покачала головой:
– Я не знаю.
На автостанции Джоан купила билет до Амарилло. Казалось, что это место не хуже других. Дэвид остался далеко позади. Ее грудь болела, как болела, когда плакал Дэвид, хотя она никогда не кормила младенца грудью. Но тогда боль пропала, и Джоан уснула. Она спала, спала. А когда проснулась, то была уже в Амарилло. Она вышла из автобуса и решила, что этот город слишком большой. Мэри может начать искать ее здесь. Поэтому она купила еще один билет, в пригород Герефорд. Там уже никто не станет искать ее, в этом она была уверена.
– Все думали, что я в Голливуде. Но вместо этого я была в самом негламурном месте в мире. Все было зеленого цвета. Сначала я не могла понять почему. Но затем до меня дошло: это цвет денег.
Герефорд был окружен загонами для откорма скота. Прежде чем увидеть их, она их учуяла. Говяжья столица мира с коровой на гербе. Там были тысячи коров, всех и глазом не окинуть. Нет, Мэри не стала бы искать ее там.
Джоан была рада несдержанности Техаса. Его размаху. Она прижалась лбом к окну и попыталась увидеть хоть что-то за коровьим горизонтом, за загонами. Попыталась увидеть путь в новую жизнь.
– Я вышла на остановку. И решила.
– Что ты решила?
– Что не буду доверять никому. С автостанции я пошла в дешевый трактир. Выпила кофе. Выходя, увидела объявление о наборе персонала и спросила официантку, могу ли я поговорить с начальником. Она посмеялась мне в лицо, прикоснулась к рукаву моего пальто и сказала, что я могу испачкаться. Помнишь то белое пальто? Я носила его перед своим отъездом.
– Шерстяное, с жемчужными пуговицами.
– И меховым воротником. Оно, наверное, стоило больше, чем та официантка зарабатывала в год. В пять лет.
Она еще никогда не ощущала на себе такого пренебрежения. Джоан была никем, пустым местом, как никогда ранее и никогда после этого. В Хьюстоне деньги отца делали ее кем-то. А теперь, когда их не стало, место Джоан в обществе существенно изменилось.
К этому времени Мэри уже должна была понять, что она ушла. А Дэвид скоро должен был оказаться в своем новом доме. Джоан не значила ровным счетом ничего. Даже меньше.
– Снять комнату оказалось проще простого. Я укуталась в постели и спала, спала, спала. Я даже не снимала одежду. Просыпалась, только чтобы набрать воды в ванну. Но как-то я проснулась от стука в дверь. Я открыла ее. Я ожидала увидеть маму; я думала, что она нашла меня. Но это был высокий мужчина.
В этом пансионе было всего четыре комнаты, и в одной из них жил Сид. Остальные две занимали фермеры, тяжело работающие мужчины, которые ни с кем не общались во время обеда.
Сид явно не был фермером. Джоан не совсем понимала, кто он. Он же сказал ей, что приехал посмотреть на рогатый скот. Он не был богат – это было ясно, иначе он не жил бы в этом пансионе, – но был похож на мужчину, созданного для денег. Джоан всю свою жизнь знала таких мужчин, целеустремленных и влиятельных, которые, казалось, были такими с рождения. Поэтому она с легкостью разглядела это и в Сиде.
В первую же неделю они установили свой режим: Джоан спала до обеда. Они вместе ели сэндвичи. Миссис Бадер, хозяйка пансиона, оставляла им мясную нарезку, хлеб, маринованные огурцы. Тарелку овсяного печенья на десерт. Иногда они брали сэндвичи с собой на улицу и сидели на газоне во дворе. Дом миссис Бадер был в таком же хаотичном викторианском стиле, как и дом для незамужних матерей, поэтому всю оставшуюся жизнь Джоан ненавидела все викторианское. Для нее этот стиль не был ни изысканным, ни элегантным.
Она оплатила лишь две недели. А когда пришла, чтобы оплатить следующие две, то получила записку от миссис Бадер, в которой говорилось, что Сид об этом позаботился.
Она не хотела быть такой простушкой: с деньгами жизнь казалась проще. Жизнь проще, когда есть кто-то, кто о тебе позаботится. Джоан понимала, что может сильно облегчить себе существование. Если бы она хотела навсегда покинуть Хьюстон, то могла бы стать официанткой, подорвать здоровье, работая не покладая рук, всегда оставаться на месте и ничего не достигнуть. Или же она могла позволить Сиднею Старку заботиться о себе. Джоан не хотелось ничего. У нее пропали любые желания сразу после рождения Дэвида, как только она поняла, что он болен.
Другая девушка в ее ситуации, наверное, молилась бы, чтобы малыш выздоровел. Но у Джоан не осталось ни капли надежды. И никогда больше не появится.
Одним словом, она позволила Сиду Старку заботиться о себе. Она никогда не работала и не прочувствовала на себе все муки работающей женщины. Не узнала, каково это – получить зарплату. Быть независимой. Конечно, как и все мы. В этом смысле Джоан ничем от нас не отличалась. Но она была так близка к этому. Ей этого правда хотелось. Слушая ее, я думала о том, как сложилась бы ее жизнь, не появись Сид. Может, все было бы совершенно иначе. Жизнь была бы сложнее. А может, она нашла бы другой способ пробиться.
Но Джоан так не считала. Она знала, что если бы Сид не пришел к ней той ночью, то она просто пропала бы. Не ела бы, не покидала бы комнату, никак не контактировала бы с миром вне пансиона. Пропасть было бы не так и сложно. Ведь именно этого ей тогда и хотелось.
Той ночью, после того как миссис Бадер вернула деньги, Джоан пошла в комнату к Сиду, в которой до этого никогда не была. До сих пор только он приходил к ней.
