– Я переспала с ним. Впервые.
Я не поняла:
– Впервые?
– После рождения Дэвида. Я думала, будет больно. Я ждала этого. Мне хотелось боли. – Я вспомнила, как впивалась ногтями в свои щеки, когда Джоан уехала семь лет назад; как эта боль помогала. – Но больно не было. Казалось, будто он стирает Дэвида из моей памяти. Я лежала под ним и думала о том, как исчезает мой малыш.
– И он стал мужчиной, которого ты позвала с собой в старую жизнь?
– Здесь нет вины Сида. Только моя. Я была ничем не лучше проститутки. И никогда не была лучше, Сесе. Я всегда была просто девочкой, чью жизнь спонсируют мужчины.
– Это нелепо, – сказала я. Мои щеки пылали. – Тебе было восемнадцать лет. У тебя не было выбора.
– Может, и был. А может, и нет. В любом случае я приняла деньги Сида.
Она пыталась не думать о Дэвиде, но думала. Думала о том, как он неумело пытался поднять голову, лежа у нее на плече. О сосательных движениях, которые он делал ртом, хотя его и кормили через трубку. О том, как она и только она могла успокоить его, когда он плакал. Он не хотел идти к Дори. Он хотел быть с ней.
Отчаяние. Она сказала, что ощущала отчаяние в те дни, когда думала о Дэвиде в его новом доме, о том, как он плачет и некому его убаюкать. Некому его понять.
– Я хотела уйти. И я сделала это. Но в Герефорде все, чего мне хотелось, – это быть с Дэвидом. Если бы у меня родился здоровый малыш, я бы с легкостью отказалась от него и, думая о нем, рисовала бы в воображении счастливого ребенка.
– Ты бы и по нему скучала, – сказала я. – Ты в любом случае была бы его матерью.
– Нет, – сказала Джоан. – Нет. Я так не думаю. Ты – мать, Сесе. Ты родилась, чтобы быть матерью. А я нет. Я не могла избавиться от чувства вины. Я не боролась за сына. Я пыталась представить себе женщину, которая заботится о нем. Она была сильной, здоровой. Умелой. В общем, такой, какой я не была. Но в моем воображении она не была добра с Дэвидом, потому что он не ее сын. Она не купала его в ванне часами, чтобы избавить от боли. Она не держала его на руках, когда он плакал, обжигая ей руку своей горячей головкой. В отличие от меня. Потому что я была его мамой.
– Это инстинкт, – сказала я. – Защитить его. Успокоить.
– Да, инстинкт. Но бросить его тоже было моим инстинктом. Просто уйти. – Она искоса посмотрела на меня. – Я как никто в этом мастер. Ты-то знаешь. Сначала я хотела уйти от Дэвида. Но я ушла и поняла, что хочу вернуться.
Я подумала о том, что мне сказала Иди. Я перестала быть ребенком, когда заболела моя мама. А Джоан перестала быть ребенком, когда родился Дэвид.
– Ты пожалела, – сказала я. – Ты сделала ошибку.
Она проигнорировала.
– Даже представить себе не могу, каково ему было. Все близкое и знакомое ему пропало. Я ведь совсем не знала, куда мой малыш отправился. – Она убрала волосы со лба. – Я не могла жить с ним. И не могла жить без него. Когда я думала о том, что я наделала, мне хотелось умереть. И когда наступали такие моменты, я глотала таблетку. Или пила. Алкоголь действовал быстрее, но эффект от таблетки держался дольше. Все просто. Шли дни. Месяцы. Я переехала в комнату к Сиду. Мне исполнилось девятнадцать. Я целыми днями ждала Сида. Я больше не читала, но это было уже неважно. Я могла ждать вечно. Больше не было ни будущего, ни прошлого. И тогда моя мама нашла меня. Я не знаю как. Но она пришла, чтобы увидеть меня, и я сдалась.
Мэри рассказала Джоан свой план. Дэвид будет жить с Дори в Галвестоне. Сначала в домике у моря, пока рядом строится более удобный дом, без лестницы. Муж Дори, здоровый мужчина, поселится с ними. Дори будет носить Дэвида из комнаты в комнату, когда он подрастет. А Джоан сможет видеться с Дэвидом, когда захочет. При двух условиях. Она вернется в Хьюстон и будет продолжать жить, будто ничего не случилось. И никогда никому не расскажет о нем.
– И тогда она сказала мне кое-что, из-за чего я согласилась. Дори сказала ей, что Дэвид любит воду. А в Галвестоне, естественно, у него всегда будет пляж. Хьюстон… Она вернула меня туда, куда хотела. Я тогда была готова сделать для Дэвида все. Уехать куда угодно.
В Герефорде она была просто парализована. Иногда она просыпалась посреди ночи и думала, что умерла; она знала, что скоро умрет. И тогда приехала Мэри и дала ей еще один шанс.
Джоан поняла, что сделает все, что скажет ей мать. Если только она сможет увидеть свое дитя. Если только Дэвида никуда не отдадут. Если у него будет пляж.
Дори любила Джоан. Она полюбит и Дэвида. Уже полюбила.
Может быть, если бы Джоан понимала, что к чему, то отказалась бы. Потребовала бы денег и забрала бы Дэвида, отвезла бы куда угодно. Но куда она пошла бы с таким мальчиком, как Дэвид? В какой уголок земли? Может быть, она сказала бы Мэри, что Дэвида не нужно прятать, что она его не стыдится. Но Джоан не могла представить себе, как бы все изменилось, если бы она поступила именно так. Она ведь не могла предугадать последствия.
Джоан так и не узнала, что было бы, если бы она надавила на Мэри. Она всегда будет думать об этом. У нее был один-единственный шанс, в той крохотной комнате в Герефорде, штат Техас.
– И я упустила его. Но я даже не знала, чего хочу. Я ведь уже потеряла Дэвида однажды. Я боялась, что если стану спорить, пытаться договориться, то мама может просто исчезнуть.
– И ты вернулась.
– Да.
– Но ты поддерживала связь с Сидом.
– Да, – сказала она. Она подняла волосы со спины и вздохнула, когда на ее потную, соленую спину подул ветер. Я его тоже почувствовала. – Он заботился обо мне, когда я не могла этого делать. Мы общались. Он единственный человек, кроме мамы, который знает все.
Мне хотелось сказать, что я была рядом. Я всегда ждала, хотела узнать тебя.
– А в этом мае Дэвид умер. Во сне. Его нашла Дори, когда пришла проверить, все ли в порядке. Я тогда гуляла с тобой, девочками и вашими мужьями. Я еще несколько часов не знала о том, что он мертв.
На могильной плите была написана дата – 10 мая. Я попыталась вспомнить тот день, но не смогла. Наверное, мы гуляли в Ирландском клубе. Рэй был со мной. Рэй, чье присутствие означало, что мне никогда не придется пережить то, что пережила Джоан. Он пережил бы все со мной. А Джоан была одна.
– Доктора ошибались. Они говорили, что он не доживет до своего первого дня рождения. – Она гордо улыбнулась, и я подумала о Томми и ощутила глубокую, сильную печаль. – Он не говорил, не ходил. Но он знал, кто я. Мне нравится думать, что он любил меня.
– Ну конечно, он любил тебя.
– Когда он умер, я позвонила Сиду. Потому что он знает меня.
Это было больно, но на тот момент проблемы Джоан стояли выше моих чувств.
– Джоан, как он выглядел?
– О! – Она приложила руку к горлу. – Прямо как я. Он был красивым мальчиком.
